Встречи.
Главная страница

Записки психиатра.

Совпадения имён, фамилий и всего остального невозможно, потому что всё ниже написанное не имеет никакого отношения к прекрасной и прочей действительностям.
Предупреждение: используется ненормативная лексика.

Общее собрание всех сотрудников диспансера проводится раз в неделю по вторникам после приёма первичных пациентов и перекуса. Я ужасно не люблю посиделки вообще, а тем более, когда столько недоделанного, точнее недописанного. Зато психологи и социальные работники обожают подобные мероприятия. Разумеется, чего им: письма они, если и пишут, то очень редко, больных принимают считанных - попробуй, всунуть им сверх нормы. Это врач несёт ответственность и пусть только посмеет отказать – кого интересует его нагрузка, например, при столь обычной в психиатрии угрозе самоубийства. Психологи и социальные работники в таких случаях мгновенно бегут перебросить ответственность с себя на врача, которому и предстоит ломать голову. На самом деле, это правильно – решение в таких случаях должен принимать только врач. В нормальных странах ему за это и соответствующие деньги платят. Врачи вообще обитают в пограничной зоне между жизнью и смертью. Психиатры занимают в ней особое пространство, схожее с полицейскими: их обязанность предотвратить смерть от насилия в отношении себя самого, другого, а то и на всех.

Потому-то не врачи и обожают посидеть ни за что, не отвечая на лекциях, собраниях и прочей говорильне – солдат спит, служба идёт. Наверное, я утрирую, только такое у меня сложилось впечатление – дурной характер, что с него взять. Зато уж совершенно точно: большинство не врачей, на самом деле, обожают учиться и социальность их родная стихия. Я же не перевариваю лекции с детства, всегда старался держаться от них подальше, за прогулы меня в институте несколько раз чуть не снимали со стипендии. В диспансере я чувствовал себя белой вороной: и потому что среда обитания была в основном женская, и самое главное, у меня с ними не только не было точек соприкосновения, но мы обитали в совершенно разных мирах, и, прежде всего, политических. По моим наблюдениям почти вся биомасса психологов и социальных работников открыто исповедует левые взгляды, которые я считал самоубийственно-безумными, сформулировав за них их кредо: "Всё для арабов – свободу абортов для евреек". Спор этот был отнюдь не теоретический и даже не экономический: после воплощения в жизнь, точнее, в нашу смерть, "левых маршей", мадмуазель с косой пошла гулять на считанных, с гулькин нос, просторах Израиля. Я всё больше и больше чувствовал приближение тотального геноцида, а они, как и большинство израильтян, не понимали ничего, ни чему не учились, ничему не были способны научиться. Убеждений начальника я не знал и не хотел знать. Из-за всех сил я старался на работе строго следовать закону - никакой политики, лишь огрызаясь, когда при мне, в нарушение закона, начинали травить "левое безумие". Меня тоже знали: я демонстративно носил оранжевый браслетик – символ протеста против устроенного Шароном в 2005 году погрома Газы и Севера Самарии и моя машина была разукрашена наклейками, выражающими идеологию, которую в Израиле относят не просто к правой, но к крайне правой. По-моему же, речь идёт просто о желании выжить в положении практически невозможном для выживания.

Только на тот раз тема грядущего собрания меня интересовала – речь шла о будущем амбулаторной психиатрии Израиля вообще, и нашего диспансера, в частности.

Много лет тому назад горсовет городка предоставил диспансеру совершенно не приспособленное для этих целей помещение. Но, толи дарёному коню в зубы не смотрят, толи, чем богаты, тем и рады, только главный врач больницы согласился и на что дают. С годами значительно увеличилось количество больных и, совершенно непропорционально, но всё-таки тоже выросло число сотрудников. Много лет велись всяческие разговоры о новом месте для диспансера, строительстве здесь, съёме поблизости, но воз оставался всё в той же позицьи. Зато со временем само здание портилось: стены покрывались трещинами, краска на окнах и дверях ссохлась и отпадала кусками, сантехника доставляла свои приятные моменты, самые запоминающиеся из которых засорение туалетов со всеми вытекающими отсюда приятно-милыми последствиями.

Не только сотрудникам и пациентам не хватало пространства, но и карточки больных не знали куда подевать. Создав множество трудностей, вывезли куда-то, в разные хранилища, архив. Новые, записи держали в нескольких местах диспансера. Вытянутая, маленькая, негде развернуться трём сотрудницам, регистратура укорачивалась стеллажом, приставленным к одной из стен и двумя большими железными сундуками почти в рост человека с выдвижными ящиками под завязку заполненными амбулаторными картами больных. Кроме того, в нескольких помещениях устроили стеллажи вдоль стен для не поместившихся в регистратуре амбулаторных карт.

Одним из хранилищ карточек служила и самая большая комната диспансера (в нормальных упреждениях её считали бы небольшой), играющая роль и зала заседаний, и столовой персонала по вторникам, и места групповой терапии. Стискивающие этот как бы зал заседаний стеллажи для карточек на двух противоположных стенках закрывались занавесками, чтобы участники групповой терапии не могли читать фамилии на обложках, а то и, поди, знай, самые любопытные, засунули бы свои носы и в содержимое амбулаторных карт.

Какие-то чиновники в министерстве здравоохранения, совершенно очевидно, что с подачи чиновников из министерства финансов, решили освободить государство от заботы о больных вообще и психиатрических, в частности. Разумеется, их не интересовало, что подобные начинания в США лет за десять до того провалились с треском, лишь резко увеличив поголовье бездомных на улицах городов. Избавившись от заботы о соматических больных, государство приняло решение передать и психиатрических больничным кассам – в Израиле их насчитывалось четыре, решив сократить своё участие выплатой этим самым кассам некоторой суммы, зависящей от приписанного к ним поголовья.

-Это потом они начнут удивляться сотворимому ими же, а пока будут радоваться, как присовокупили в казну новые миллионы. Миллионы эти частично разворуют, а частично, на как бы совершенно законных основаниях, разделят среди своих. Долго ли умеючи - проведут какие-то решения через кнессет, да издадут подзаконные инструкции по министерствам. На самом деле, последнее, вроде бы законное, лишь более наглый грабёж, точнее беззастенчивый, потому что общественности тычут в морды некой законностью, - завершив приём последнего на тот день первичного сказал я пришедшей ко мне социальной работнице Татьяне – единственная в диспансере, с кем я частенько обсуждаю внерабочие темы по собственному желанию. С другими, я обычно лишь втягиваюсь, вопреки охоте, когда они делали неприемлемые для меня политические замечания. Татьяна наедине со мной всегда соглашалась с высказываемым мной, но, в случае публичной дискуссии, молчала, как набравшая в рот воды мышь или рыбка.

-Доктор Нер, я знаю, чем это всё кончится для нас, - голос Татьяны высокий и писклявый, несмотря на её солидные размеры и возраст под 50, - Они нас всех, кроме государственных служащих, уволят, а затем примут с намного худшими условиями.

-Согласен. Из более 25 человек штата - госслужащих четверо или пятеро. Кстати, вы знаете, что финансовая комиссия кнессета утвердила Ольмерту и его жене по 45 тысяч шекелей в год на одёжку, а жене нашего самого позорного в поднебесной премьера, положила к тому же миллион шекелей в год. Солдаты этим летом во время войны в Ливане шли в бой без бронежилетов, без лекарств, без воды – не хватило бабок…

-Кошмар. Вы знаете, иной раз я так рада, что у меня не мальчики, а две девочки, - поудобней уселась в используемом мной для расслабления и гипноза кресле Татьяна.

Мне радоваться было нечему: у меня были одни мальчики.

-Куда мы катимся? - положила Татьяна руки на подлокотники.

-В пропасть, - не захотел я озвучить мысль; красивые слова, однако, появились в ново-русском, как здорово можно выразиться и выражаться.

Позвонил телефон: "Елена у вас?" – спросила начальница социальных работников Лея.

-Да, - протянул я трубку гостье.

-Иду, - кивнула головой Татьяна и вышла из кабинета.

Я собрал карточки только принятых и понёс их вниз, на первый этаж в регистратуру.

За месяц до того, готовясь к новым временам, диспансер перешёл на новый способ приёма первичных пациентов. Ранее существовали четыре группы, состоящие из врача, психолога и социального работника, последних иногда собиралось и два, а то и три. Почему-то предполагалось, что такая встреча полноценнее, так как позволяет сразу же оценить состояние человека с точки зрения психолога и социального работника. Более простая версия говорила, что групповая встреча была просто связана с нехваткой комнат – вторник день присутствия всех сотрудников диспансера. Была и ещё одна причина – контакты записывались на всех.

Разумеется, что мне подобная групповщина не нравилась. Особенно мешала мне своим вмешательствами в беседу с больными психолог Сара - пожилая женщина, пенсионерка, снобка. Во время беседы Сара отвлекалась, забывала, часто задавала вопросы, которые я уже успел спросить, повторялась. Конечно же, я хранил своё недовольство при себе: спокойствие в группе – самое главное. Всю жизнь я из-за всех сил старался избегать конфликтов с сотрудниками. Один из моих первых начальников любил заметить: «На работе либо работают ,либо воюют. Третьего не дано». Не знаю, доставляло ли удовольствие хоть кому-то из пациентов, впервые отважившихся, часто после немалых сомнений и колебаний, переступить порог психиатрического диспансера - стигма она и есть стигма – и сразу же столкнуться с необходимостью перекрёстного допроса? Большая часть просто покорно смирялась. Но находись и решительные, которые категорически отказывались, настаивали на разговоре с глазу на глаз только с врачом. В глубине души я с ними совершенно соглашался, но из-за всех сил старался не выдать этой моей не коллегиальности, скрываясь за маской безучастности. Несколько раз психологу и социальному работнику пришлось очищать помещение. И вот, так как никакая больничная касса не согласится оплачивать групповщину – всю лапшу по поводу качественности такой встречи отметали сходу, с чем я был полностью согласен - то диспансер и перешёл на индивидуальный приём. С точки зрения грядущих заказчиков психиатрического обслуживания – как противно звучит - с одним впервые прибывшим пациентом могли беседовать хоть все сотрудники диспансера, но контакт засчитывался лишь одному.

В регистратуре, перед компьютером сидела лишь Ирина - две её сотоварки Мазаль и Геула работали до 12 часов.

-К тебе, что ли эта блядь? - увидела Ирина проходившую осмотр охранника - поиск оружия - Лиору Таль.

-Вообще-то, я её не приглашал.

-Смотри, как она принарядилась, уж, не для тебя ли?

-Да, расфуфырилась сегодня, как никогда.

-Что значит расфуфырилась? - Ирину привезли в Израиль в грудном возрасте, поэтому её словарный запас русского языка был не очень богат, говорила она с акцентом, писать и читать вообще не умела.

-Значит, одета, как Лиора.

-С работы, - усмехнулась Ирина.

-"Мамы всякие нужны, мамы всякие важны", - вспомнил я детское стихотворение, - Она, кстати, очень боится, чтобы её дети не узнали про её замечательный приработок. Хотя, ты-то знаешь. Городок болтает, того гляди и до детей добрые люди донесут.

-Не доведи Б-г узнать такое о своей матери…

-Любой другой родственнице тоже, - согласился я.

-Доктор Нер, у нас сегодня встреча, - подошла Лиора к окошку регистратуры.

-Вы уверены? Обычно я не назначаю на такое время.

-Пожалуйста, - протянула мне бумажку с очередью Лиора.

-Извините, но это назавтра.

-Не может быть, - всплеснула руками Таль.

-Может, - холодно бросила Ирина, увидев число, - У вас очередь назавтра.

-Перепутала я, спутанная я, ничего не помню, много не понимаю. Поговорите со мной хоть немножко - я приехала из другого района – автобусы так дороги, - запричитала Лиора.

До собрания оставалось минут 35. "Успею её послушать и поесть, завтра будет на одну меньше, - махнул я рукой.

Лиора резво двинула по лестнице в мой кабинет.

-Вы знаете, доктор, - взяла она быка за рога, - Была передача об американках, которые подрабатывают проституцией. Они не стесняются, они так всем и говорят, не постеснялись сняться в фильме и рассказать, что таким путём они могут без особых усилий получать хорошие деньги. Некоторые из них тратят эти деньги на своих детей, другие – на учёбу.

-Куда тратишь ты? - не захотел я задавать такой вопрос.

-Почему у одних всё, а другим – ничего? Я что хотела зарабатывать телом? Тем более, вы знаете, что у меня сухость влагалища и ничего не помогает…

Со старыми пациентами, когда никаких решений принимать не следует, но только сидеть и слушать, я научился делать вид полного присутствия, занимаясь своими делами на компьютере; обычно – это писание какого-нибудь ответа, но, изредка, под настроение и возможности – гуляние по Интернету.

Вдруг я нарываюсь: "Стало известно имя королевы орального секса.
«Украинка признана европейской королевой орального секса. Конкурс, принесший Ольге Николаевой из Черновцов этот титул, прошел в столице Венгрии Будапеште.
Для выбора победительницы двадцать порнорежиссеров под председательством мировой порнозвезды Рокко Сифреди просмотрели несколько сотен представленных на конкурс киноэпизодов фелляции.
Как сообщают СМИ, игра Николаевой произвела на жюри самое сильное впечатление.
Сама Ольга, получая 5 тысяч призовых долларов, призналась, что в её роду у всех женщин большой рот и удивительные губы, но зарабатывать ими догадалась только она».

-Но больше всего я боюсь, что моя дочка узнает. Я этого не переживу, - всхлипнула Лиора.

-"Мамы всякие нужны…" Мама – чемпионка мира по оральному сексу, - подумал я, разглядывая фотографию губ чемпионки рядом с заметкой: "Оральный секс способствует развитию рака гортани".

-Наверное, от лекарств я раздуваюсь. Тут все меня спрашивают: не беременна ли я? Один, ненормальный, лет 50, у вас лечится, так и сказал мне: "Я бы начал за тобой приударять, но твой живот торчит, как у беременной". Мне на него и посмотреть неприятно, плюнуть в его сторону противно, а он мне такое. Но и без лекарств я не могу. Вы знаете, большая часть мужчин такие противные, они мне так неприятны, меня тошнит от них. Особенно в эти моменты, ну, сами понимаете какие. Я бы их всех поубивала бы, а должна делать эту гадость, да ещё изображать, что мне очень нравится. Тьфу, какая гадость. Но разве я смогу 8 часов собирать апельсины или мыть полы… - замолкла Лиора.

Я вспомнил Марфеньку Набокова: ""Такой пустячок, а мужчине приятно" Тем более, когда ещё и оплачивается. Похоже, что она не врёт в отношении её отношения к сношению. Экая фраза вырисовалась. «То есть, полное расщепление тела и эго. Дефрагментация», - как объясняет проституцию один зи моих знакомых психиатров".

-Ну, ладно, спасибо вам большое, что выслушали меня, - встала Лиора.

Вот и время. Пошёл я на собрание.

-Раз появился доктор Нер, то пора начинать, - откусил здоровенный кусок пирога заведующий диспансером.

Я улыбнулся и вышел за стулом в соседний кабинет: все сидячие места уже были заняты.

-Даже не знаю, с чего начать? - отодвинув тарелки с едой, уселся на край стола, выбранного в качестве обеденного, доктор Векслер.

-С начала, - вставила ответственная за психологов, маленькая, непропорционально сложенная женщина лет 45 - Злата.

-Может быть, как и в предыдущие годы, в последний момент они отменят реформу.

-Хорошо бы. Последнее чего я хочу, так это реформы. Никаких хороших изменений от этой власти ожидать не приходится. Кроме разрушения, они не способны ни на что, - подумал я.

-На этот раз не надейтесь, - самоуверенно произнесла доктор Перельман Луиза – она каким-то образом участвовала в этой реформе – её муж синекурничал шишкой в одной из больничных касс, и они собирались нагреть на реформе лапы, за счёт больных, разумеется, и нищенских зарплат персонала, что, ещё весомее, разумеется.

-Я кстати тоже думаю, что, в конце концов, будет только лучше, - закивал заведующий.

-Кому только? - хором закричали почти все социальные работники и несколько психологов.

-Мы с Леей присоединись к кампании протеста, - сказала Злата.

Гримаса отвращения исказила и так-то не самое красивое лицо доктор Перельман.

-Она уверена, что ей что-то хорошо обломится, - подумал я.

-Больным точно не станет лучше, - взгромоздилась на кресло с ногами, как она и поступала на всех собраниях, главный психолог Злата.

-Последнее, чем они озабоченны - это интерес больных, - подумал я, - Колышет этих уродов такая глупость.

-Реформа начата из чисто финансовых соображений и никаких других. Они только не учли отрицательного опыта Америки и Англии. Душевно больные никогда и нигде не способны и не будут способны оплачивать своё лечение. Они всегда, в своей общей массе относятся к самым необеспеченным слоям общества. Зарабатывать на них никому не удавалось и не удастся, - как всегда спокойно и рассудительно-нравоучительно произнёс, как прочитал маленькую лекцию доктор Куперман Натан.

-Хорошо, может, дадите и мне что-то сказать, - вмешался начавший раздражаться доктор Векслер, - Я бы не стал так уж категорично, хотя я тоже согласен, что интересы преследуются чисто экономические и никакие другие: государство хочет сэкономить. Если ничего не изменится… Кстати, кто здесь, кроме меня. Златы и Леи государственные служащие?

-Я, - Беньямин поднял вверх указательный палец правой руки – так в Израиле просят слова. Это был мужчина лет 50, спортивного типа, тель-авивец, социальный работник, циничный, ленивый – старался не ударять палец о палец, и, конечно же, левый, то есть, согласный отдать арабам всё освобождённое во время Шестидневной войны 1967 года, а так же отказаться от всех символов государства, типа гимна и флага. Его мечтой было слинять в США. В молодые годы не сделал он этого только из-за своей лени. Сейчас же частенько грыз себя за такой промах: его поезд за океан уже ушёл.

-Все государственные служащие могут уйти на преждевременную пенсию с достаточно хорошими условиями, в том числе и с большими подарками. Кроме того, если государственный служащий решит продолжать работать, но не захочет отказаться от своего статуса, государство обязано предоставить ему работу в больницах. Более того, государственные служащие могут заключить договор с новым работодателем и через полгода решить: продолжить ли с ним, или вернуться с больницу. Не государственные служащие, которых у нас абсолютное большинство, будут уволены, а потом, если новый работодатель решит, приняты после подписания нового договора, условия которого, как вы сами понимаете, будут значительно хуже ваших нынешних.

-Для этого они и придумали всю эту реформу, - резко и особенно пискляво бросила Татьяна, и почти все зашумели.

-В Израиле всё доведено до абсурда - суперзащита одних и полное бесправие других, - подумал я.

-А что вы думаете. Потому на этой радостной ноте мы и закончим сегодня, - соскочил доктор Векслер со стола.

-Минуточку, - вскочила начальница социальных работников Лея, - Создана специальная группа по работе с членами кнессета. Если кто-то хочет, то он может присоединиться

-Я пойду голым в Иерусалим, - вякнул Беньямин, и почему-то большинство засмеялось. Они смеялись почти над всеми его репликами.

Я вернулся в кабинет, и вошёл в Интернет. Генеральная Ассамблея ООН подавляющим числом голосов приняла резолюцию, призывающую Израиль освободить Иудею, Самарии и Голанские высоты. 157 стран за уничтожение Израиля. Шесть против: сам Израиль, США, Микронезия, Маршалловы острова, Палу и Науро.

Новая заметка повеселее. Опять президент Ирана - небритый перс с повреждающей зубную эмаль фамилией - обещал стереть Израиль с лица земли. С ним-то всё ясно, кроме одного: участвовал он в погроме американского посольства в 1979 году или нет? Уверен, что участвовал. Уверен, что один из его предков убивал и Грибоедова.

Я посмотрел за окно на большое и высокое дерево авокадо. Ничего не изменилось, только тень Шоа (Катастрофы) нависла над каждым. В каком напряжении мы живём. И оно всё нарастает и нарастает. Нет в мире подобного государства… Следует расслабиться, ничего не воспринимать всерьёз иначе из этого дерьма живым не выбраться.

возврат к началу.