|
|
Пуримские чудеса. Продолжение
Совпадения имён, фамилий и всего остального невозможно, потому что всё ниже написанное не имеет никакого отношения к прекрасной и прочей действительностям.
-Ну, что, в честь праздника, на сегодня хватит, - встал я со своего стула, потягиваясь. -Наверное, - последовала моему примеру Татьяна. В этот момент в кабинет вошла медсестра Ольга: «Доктор, Нер, вы помните, что на нас висит посещение на дому?» -Не забывается такое никогда: вы спросили у доктора Векслера, насколько это срочно? Мы обязаны это сделать вчера, когда получили? -Он сказал, что в течение недели, - улыбнулась Ольга. -Будем надеяться, что на Патрика можно положиться, - подумал я и продолжил, - Мы должны пойти в гости сегодня? -Давайте уж завтра – доктор Векслер сказал: «В течение недели». -Ладно, - махнул я рукой, испытав что-то неприятное, - Вы, когда намечаете отбыть по месту прописки? Может всё-таки сегодня? Очень мягко говоря, лицо Ольги никакого восторга не выразило. -Каюсь, раз доктор Патрик сказал: «В течение недели», значит – в течение недели. Как в анекдоте. Везёт медсестра больного на каталке. А он к ней так это жалобно обращается: «Сестра, сестра, может быть, всё-таки в реанимацию?» «Нет, раз доктор сказал: «В морг», значит – в морг». Женщины рассмеялись. Открылась дверь. Вошла регистратор Мазаль и протянула мне карточку нового пациента. Проводив её взглядом, опять подумав: «Бабе под 50, а юбки с трудом покрывают ягодичные складки», я повернулся к Татьяне: «Не удаётся нам сачкануть. Следствие продолжается». Неуверенной походкой, чуть покачиваясь, в кабинет вошла женщина в джинсах, как будто бы не по её размеру, лет 50 с растерянно-испуганно-отстранённым лицом, под растрёпанными волосами. Не закрыв за собой дверь, женщина в недоумении остановилась в центре кабинета. -Добрый день, можете располагаться здесь, - указал я на стул перед столом. Женщина осторожно, с явно выраженной опаской присела на самый краешек стула. Завершив формальности знакомства, открыв файл в компьютере, я спросил: «Хорошо, Зинаида, что заставило вас обратиться к психиатру?» -Такого ужаса я никогда не видела, - заплакала женщина, покачалась назад вперёд и застыла в неудобной, вымученной позе. -Вы хотите попить? – спросила Татьяна. -Нет, - зазвучал ответ, а голова закивала. Татьяна пошла за водой. Зинаида чуть успокоилась и посмотрела в окно: «В прошлом году я попала возле Каньона…» - каньонами в Израиле называют торговые центры. -Вы имеете в виду теракт? Да, - кивнула она. -Летом 2005 года попала в арабский теракт возле Каньона Эммануэля, - написал я. Даже в письмах в Национальное страхование я пишут «арабский теракт», хотя знаю, что в комиссии Национального страхования работают врачи-арабы. Ожидая возмущений, я заготовил ответ: «В Тель-Авиве и Хедере уже были бандитские теракты. Следует различать теракт от теракта». Зачем, правда? Я чувствую нарастающее общее неприятие почти всего происходящего. Короче, страна живёт и развивается – еврейские бандиты оказались хорошими учениками арабских убийц-самоубийц. Хотя, бандиты только убивают, убиваться они не хотят. Странно, но почему-то до сих пор никакого возмущённого замечания по поводу моей неполиткорректности я не получил. -Вы помните точно, какого числа это произошло? В кабинет вернулась Татьяна. Зинаида сделала глоток, поставила стакан на стол, тряхнула головой: «Нет, не помню. Я сейчас вообще почти ничего не помню». -Мы уже запутались в терактах вообще и в Эммануэле, в частности, - я тоже попытался вспомнить, когда был летний теракт возле Каньона. -Столько терактов, что не мудрено, - сказала Татьяна. -Вас ранило? – спросил я. -Нет. Набрав в поисковой системе Гугл запрос о взрывах в Эммануэле, я тут же получил ответ – 17 июля 2005 года. -Что вас беспокоит? – тряхнул я головой, снимая нарастающее напряжение. -Я шла домой – я уборщица в Битуах Леуми (Национальном страховании). Мы с девочками уже дошли до перехода, и тут взрыв… Я видела куски тела того араба… -Террориста? – повёл я головой справа налево. -Да. Такого ужаса я не видела никогда. На одну из девушек, которая работает со мной, она чуть отстала, попадали осколки стёкол и куски человеческих тел. Она упала и так закричала… Сколько раз я уже слышал о кусках тел и стекле, об этой гремучей смеси нового арабского блюда из средиземноморской диеты под названием «еврейская смерть». Созданная арабами инфернальная разруха сопровождается последними стонами умирающих, воем раненых, сиренами полицейских машин и «скорых». Я даже придумал фразу: «Входной билет в мусульманский рай к 72 плевосохранным гуриям лежит через ад на земле». В письмах в национальное Страхование эту фразу не пишу: не знаю, как обосновать её. -Мы с криком вернулись в Национальное Страхование. Я была в шоке. Кроме тех страшных картин я не помню почти ничего. Какой-то туман. Всё время пелена перед глазами. Мне помогли дойти домой. С тех пор я не сплю… -Вы были в больнице? -Нет. Нам никто не сказал. -Что значит – не спите? -Часами я не могу заснуть. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу перед собой эти куски тел. Я не то, что есть, видеть не могу мяса. Я живу с сыном – из-за этого ему приходится обедать в ресторанах, потому что я не способна… - на глазах поплыла куда-то, отключаясь, от беседы Зинаида. -Сколько времени занимает, пока вы всё-таки заснёте? – вернул я её в наш мир. -Не знаю, но сплю я, если это можно назвать сном, часа два, самое большее три за ночь… -Что вас будит? -Ужас. Кошмары. Каждую ночь мне снятся кошмары… -Что вам снится? -Моя мёртвая мама – она всё время меня зовёт. Если не мама, то я вижу смерть детей. Иногда… - Зинаида залилась слезами… -Как изуродовала, инвалидизировала правящая Израилем клика народ, - влезла в голову мысль, которой окружающая жизнь чуть не каждый день даёт и даёт новые подтверждения. -Иногда мне снится самое страшное с моим сыном, - пришла в себя Зинаида. -Вы пережили ещё какие-то события? – я вспомнил, что Национальное Страхование расположено рядом с Каньоном – в декабре 2005 возле него был ещё один теракт. -В декабре, не помню, какого числа, того же года на переходе меня сбила машина. Я переходила на зелёный свет, меня ударила машина, я подлетела и упала на левый бок… -Вы ударились головой? Потеряли сознание? -Нет. Даже переломов не было, но вся левая часть тела болит до сих пор, - тяжело вздохнула Зинаида. -Война на дорогах, война в городах. Каждый считанный сантиметр этой страны обращён в поле боя, - подумал я и спросил, - Как у вас аппетит? -Похудела килограмм на 10 – если сын не напомнит и не заставит, то я и не вспомню, - отвечая на вопросы, Зинаида время от времени отключалась, останавливалась, взгляд замирал и стекленел. Иной раз она приходила в себя сама, но иной раз приходилось её окликать. Она вздрагивала, изредка вскрикивала. -Вы хотели сбросить вес? – даже сейчас Зинаиду нельзя было назвать худой. -Что вы, зачем мне это в моём возрасте. Нет у меня сил ни на что. Если бы не сын… -Если бы не сын, то что? Зинаида молчала. Выждав некоторое время, я спросил: «Иногда у вас бывают плохие мысли?» -У меня всё время плохие мысли. Я уже и не помню, когда хорошие были-то. -Что вы имеете в виду? -Я всё время в истерике, могу внезапно начинать плакать или кричать. Всё время слабость, дрожь внутри и ком в горле… -Приходилось вам думать о смерти? -Я хотела убить себя. Если бы не сын, то я бы уж так и сделала, но… - Зинаида оборвала речь на полуслове и тяжело вздохнула. Я опять помолчал, пошевелил плечами, и посмотрел на Татьяну: «Сейчас есть мысли о самоубийстве?» -Нет. Ради сына я никогда этого не сделаю. Он у меня единственный и я у него одна. Он ведь у меня ещё не женат. Я не посмею оставить его одного на белом свете. Я ведь в Израиле не гражданка – у меня лишь вид на жительство… -То-то ваше удостоверение личности не синее, а странной розовой окраски, - вспомнил я. -Мне дали вид на жительство, как матери израильского солдата, после года его службы. -Что с гражданством? – спросила Татьяна. -Не дают. Я каждый раз должна обращаться в министерство внутренних дел, чтобы мне продлили вид на жительство. -В каких частях служил ваш сын? -Боевых. -Вот, твари - дали гражданство десяткам тысяч арабов, женившихся на арабках с израильским гражданством, треть из которых террористы или шпионы Египта – кроты попросту. Не дают гражданство матери солдата боевых частей. Какие же уроды и выродки правят этой страной, - подумал я. -Что вас ещё беспокоит? – спросила Татьяна. -Головная боль. Она сводит меня с ума. Да ещё головокружение и тошнота. Я стала очень нервная. Любой пустяк выводит меня из себя. Я не могу смотреть телевизор – меня там всё раздражает… -Меня тоже, - подумал я и спросил, - Вы имеете в виду новости? -О новостях даже не заикайтесь. Нет, даже старые советские, мои любимые фильмы я не могу смотреть… -Вы можете читать? - спросила Татьяна. -Нет. У меня сразу же слёзы на глазах. -Что же вы делаете целыми днями? – спросил я. -Ничего. Отработаю 4 часа, а остальное время сижу в прострации. Живу, как в воду опущенная, или в какой-то капсуле… -Очень часто посттравматики говорят о таких состояниях, да ещё о полной изменённости: после пережитого стал совсем другим человеком. -Вы знаете, в день взрыва меня должен был взять с работы сын, но он задержался. Он позвонил мне и попросил подождать его. Я уже села его ждать, а девочки, с которыми я работаю, говорят: «Да, ладно, тебе, чего ждать-то? Пошли, пройдёмся, воздухом подышим, в магазины зайдём… -Прошлись. Если приговор судьбы существует, то от него не отвертеться. Приговорённому к повешению, утонуть не удастся, не позволят просто, - подумал я. -Я не переношу полицейские сирены и сирены «скорой помощи». Я вообще вздрагиваю от любого шороха… -Как вы себя чувствуете среди людей? – почувствовал я нарастающее раздражение и срочно расслабился: начал дышать животом, приоткрыл рот, расслабил руки и ноги. Иначе самому придётся записываться на приём к психиатру. -Я боюсь людей. Я не доверяю людям. Я не верю людям. Мне всё время кажется, что на меня смотрят. Мне кажется, что даже сын смотрит на меня с презрением. Я не выношу ничего хоть отдалённо напоминающего теракт – я тут же плачу. Я всё время в истерике. Я боюсь приближаться к Каньону. Моя работа рядом с Каньоном, но чтобы не проходить по тому переходу возле него, я выхожу из дому на полчаса раньше, чтобы обойти дворами. Но мне очень трудно, потому что я совершенно потеряла ориентацию. Несколько раз я заблудилась в городе. Пока сын меня не забрал – прохожие объясняли ему по телефону, где я – я не могла найти дорогу домой… -Как вы чувствуете себя в транспорте? – новым вопросом вывел я Зинаиду из её очередного отключения. -Любая поездка на автобусе для меня пытка – я могу зайти в автобус только с сыном, но минут через 10 мне становится так плохо, что мы должны выйти и переждать на остановке. -Почему вы думаете, что сын смотрит на вас с презрением? -Не знаю. -Вы в этом уверены? -Не всегда. Но люди на меня оглядываются. У меня всё время ощущение, что меня преследуют, кто-то стоит за моей спиной, иной раз даже кажется, что я ощущаю чужое и враждебное дыхание… -Кто делает покупки? – спросил я. -Только сын. Я не могу зайти ни в магазины, ни на базар. -Какая вы были до взрыва? – неожиданно, несмотря на расслабление, я почувствовал напряжение и усталость – от Зинаиды распространялось что-то тяжёлое, гнетущее, изматывающее. Пошевелив всеми членами и головой, я продолжил расслабление. -О, небо и земля. Я была весёлая, активная, я была душой компаний, даже среди ровесников сына. У меня всё горело в руках, а сейчас всё из них падает. Я даже не могу долго чашку держать – сколько я уже дома посуды побила. Я закрылась. Никого не хочу видеть. Мне всё безразлично. Раньше я так любила море, мне было так хорошо жить в Эммануэле – исполнилась мечта всей моей жизни жить в приморском городе. Сейчас море меня раздражает и пугает. Только чтобы не отклоняться от необходимого протокола первой беседы, я спросил: «Какое у вас настроение?» -Никакое. Хуже не придумаешь. Я была такая весёлая, а сейчас потеряла всю радость жизни. -Можно было ожидать другого ответа? - подумал я и спросил, опять же уверенный в ответе: «Вы чего-то боитесь?» -Всего. Боюсь и вздрагиваю от любого шороха. Я не разрешаю сыну открывать в квартире ставни – он уже просто задыхается, но я не разрешаю ничего открыть. -Символическая защита: мой дом – моя крепость, - подумал я и спросил, - Что с вашими родителями? -Мама умерла, когда мне было лет 9… -Дети, потерявшие хотя бы одного из родителей до 11 лет, предрасположены к депрессии, - вспомнил я учебник по психиатрии. -Где вы родились? -В каком-то селе на Украине. Не помню его названия. -Какое было у вас детство? -Я его очень плохо помню. Кажется, хорошее – разве детство может быть плохим? -В каком возрасте вы вышли замуж? -После двадцати, а точнее не помню. -И сколько лет вы прожили вместе? Точно не помню – лет 6 или 7. Мой муж был военным, и он ушёл к другой женщине. Больше я не сошлась ни с одним мужчиной, так как не хотела из-за сына. А сын вырос и один уехал в Израиль. Потом, когда он год отслужил в армии, мне тоже разрешили приехать к нему… -Вы обращались в Битуах Леуми (Национальное страхование)? – спросила Татьяна. -Нет, мне никто не сказал. -Они же вас там каждый день видят, - в сердцах выдала Татьяна. -Ну, право, уж вам-то, как социальному работнику чистый грех - как будто бы не знаете, кто там работает, - усмехнулся я. -Хорошо, придёте ко мне завтра, и мы заполним все необходимые бланки, - вздохнула Татьяна. -Спасибо, - кивнула Зинаида. -Вот вам лекарство и очередь, - протянул я Зинаиде рецепт и приглашение на следующий раз. -Какой ужас, - всплеснула руками Татьяна, когда Зинаида покинула кабинет. -Помните, в Союзе говорили какувижу, какуслышу. -Нет, до нашего солнечного Ташкента такая прелесть не долетела, - засмеялась Татьяна. -Это ваше счастье. Давайте сделаем всё возможное, чтобы она получила гражданство и пенсию. Я напишу любое письмо в любое место. Помогите ей, пожалуйста. Эти отморозки из Битуаха Леуми (Национального страхования) ведь будут мытарить её до скончания веков. Давайте напишем и в министерство внутренних дел. Эти отморозки выдали уже десятки тысяч гражданств, если так можно сказать, явным врагам – арабам, которые женились на арабках с израильским гражданством. Это же просто издевательство: в таком патриархальном общество, как арабское, женщина всегда переезжает к мужу, кроме этого случая, разумеется. Арабские мужья приезжают сюда хапать бабки всё из того же Битуаха Леуми (национального страхования) - наши бабки идут на врагов, и ждать часа икс, когда египетский диктатор прикажет наступать… -Страшно. Я просто не знаю, что будет дальше. -Дальше будет хорошо, а потом будет ещё лучше. Помните пасхальную бойню 2002 года в гостинице «Парк»? -Ещё бы. -Так вот, там работала марокканская арабка, у которой вообще не было разрешения на пребывание в Израиле. Она пострадала. Ладно, дайте ей то же самое, что и израильским гражданам. Так, нет, где там, она получила всё быстрее и больше. Пресмыкательство перед арабами приняло в Израиле совершенно чудовищные, гротескные формы, но на достигнутом не останавливаются – нет совершенства ни в чём, особенно в подлости, низости и падении. Израильтяне всё больше и больше, совершенно добровольно обращаются в зимми 2. Помните, что это такое? -С вашей подачи. -С кем поведёшься, от того всяких гадостей и наберёшься… -Ну, почему гадостей? -Здесь уже что-то генетическое или кармическое. От этого оно не становится менее мерзким. -Давно на меня больные не оказывали такого тяжёлого впечатления. Если честно, то не помню, когда и было-то такое влияние. Всё, мы с вами вполне заслужили свой праздник, - встала Татьяна. Но в этом момент в кабинет вошла медсестра Ольга с направительным письмом: «К нам пришла одна женщина. Она уже была у нас на прошлой неделе. Доктор Ландау посмотрела письмо и дала ей очередь, но она не пришла, а припёрлась только сейчас. Посмотрите, пожалуйста, она такое несёт, но ничего не изменилось за неделю…» -Вот, поганка, Лидия, - подумал я, увидев, что семейный врач посылает некую Абрамову Тирасу – Таю с письмом, надписанным «срочно» и с диагнозом - «острый психоз». И такую особу Лидия отпускает без допроса и срочного начала лечения… -Ну, так что, доктор Нер? – явно торопилась домой медсестра. -Ольга, вы же знаете, что я не выпущу без общения со мной никого, даже без такого компромата, а тут… -Ладно, только имейте в виду, что сегодня кончаем в 2 часа и охранник уже смотрит на часы. -Не получилось у нас с вами, Татьяна, хорошего праздничного дня. Чёрт подери, уже 20 минут второго. Ну, зовите её. В этот момент в кабинет заглянула Леви Аэла – женщина лет 70, пережившая Шоа (Катастрофу), то есть, одна из тех, кого я принимаю всегда. -Уделите мне, пожалуйста, пять минут, - попросила Аяла. -Хорошо, с первичной песня долгая. Ольга, проследите, пожалуйста, чтобы она никуда не исчезла. Здесь несколько минут. -Что вас беспокоит? – начал я, когда Аяла села. -Усилились страхи. Я не знаю почему, но страхи и тревога не дают мне покоя. Аяла родилась в Белграде в совершенно ассимилированной еврейской семье: дома они говорили по-сербски, и вся связь с еврейством заключалась в не регулярном посещении синагоги в Судный день. К началу Второй мировой войны Аэле было восемь лет. Я так и не понял, почему бабушка и дедушка Аялы одни убежали в Венгрию; в 1944 году их оттуда послали в Освенцим. Отца забрали из дома, и он тоже больше не вернулся. Аяла с матерью прятались у крестьян в одном из сёл. «У меня не было детства: его обрубила война», - говорит Аяла, и слезинки наворачиваются у неё на глазах. -Что вас пугает? -Не могу даже чётко сформулировать… Всё. Когда я прочитала план Ольмерта 3, по которому он хочет переселить большую часть евреев с территорий 4, то мне стало страшно. Не то чтобы, я была принципиальным противником – я не экстремистка. Наверное, я просто не знаю, что делать и как правильно. Может быть, это и правильно, но мне стало страшно. Вы, знаете, это отсоединение 5, от Газы так напомнило мне Шоа (Катастрофу), а тут будет ещё большее. Мы думали, что в Израиле сможем почувствовать уверенность и покой. Не то чтобы, я была убеждённым противником этих действий, но изгнанные Шароном до сих пор, прошло уже больше полугода так и остались бездомными. Опять у нас нет своего дома, опять нас изгоняют и изгоняют. Это страшно. Я помню летние картины по телевизору. Это были страшные картинки – видеть, как выходят плачущие еврейские дети с поднятыми руками, со звёздами Давида на груди. Неужели это повторится? Я не знаю, что делать, но у меня всё время ощущение, что наш мир рушится. Куда я попала? Мы так хотели тихой гавани, а попали. Не только я, но и мои знакомые, тоже пережившие Шоя (Катастрофу) ощущают, что наш мир рушится… -Не рушится, а правящая Израилем клика разрушает его. Нас всех предали и продали, - с яростью подумал я и в который уж раз начал расслабление. -Чего уж мы только не вынесли? За что? -Никогда мы не получим ответа на этот вопрос. Мы должны искать, что помогает нам выжить, а не спрашивать: «За что?» Не узнаем. Эти мысли не помогут.
1 – ПУРИ`М (פּוּרִים), праздник, согласно библейской книге Эсфири (9:20–32), учрежденный Мордехаем и Эсфирью в память о чудесном избавлении евреев Персии от гибели, которую им уготовил царский сановник Хаман. Название праздника происходит от слова пур (аккадское пуру – `жребий`), который бросал Хаман, чтобы назначить месяц истребления евреев (Эсф. 3:7).
2 – зимми - это люди, живущие в исламском обществе, но не принадлежащие к исламу (евреи, христиане и иногда - язычники). Эти люди обладают особым социальным, политическим и экономическим статусом…
3 – О`ЛЬМЕРТ Эхуд (родился в 1945 г., Тель-Авив), израильский политический и общественный деятель. После окончания средней школы в 1963 г. был призван в Армию Обороны Израиля. Срочную службу проходил в пехотной бригаде Голани. Одновременно был военным корреспондентом в армейском журнале «Ба-махане». После армии поступил в Еврейский университет в Иерусалиме, изучал психологию, филологию, получил вторую степень по юриспруденции. Занимался адвокатской практикой в Иерусалиме. Примкнул к движению Свободный центр. В сентябре 1973 г. по инициативе А. Шарона был образован блок Ликкуд, в который вошли Гахал под руководством М. Бегина, партии Свободный центр, Государственный список и др. Ольмерт был выдвинут Ликкудом кандидатом в депутаты Кнесета 8-го созыва. На выборах 31 декабря 1973 г. был избран в Кнесет, став самым молодым депутатом в истории израильского парламента. Ольмерт — депутат Кнесета 8–13 созывов.
4 – территории, иной раз ещё больший бред западный берег, имеется в виду реки Иордан, который весь-то шириной 5 метров в самом широком месте. Эвфеизмы. Так, ведущая дело к закрытию страны, правящая Израилем клика, обзывают освобождённые в 1967 году Иудею и Самарию. Западный берег особенно смешно. Представьте себе, что кто-то назовёт Москву – восточным берегом Волги, хотя нет сомнений, что для этого есть намного больше оснований, чем обзывать Иудеи и Самарию – западным берегом.
5 – Гуш Катиф - так назывались еврейские поселения в Газе. Они просуществовали около 40 лет и были разрушены израильской кликой, предводительствуемой Ариэлем Шароном. Вместо честного обозначения намечаемого ми погрома, искоренения и этнической чистки Газы и Севера Самарии Шарон или одна из его шестёрок придумали эвфеизм «отсоединение» - по-еврейски «хитнаткут». Следует отметить, что все еврейские посёлки в Газе были созданы на ничейной земле, которую арабы считали проклятой, евреи же смогли там создать цветущий сад и высокоэффективное производство.
возврат к началу. |