|
|
Лара
Совпадения имён, фамилий и всего остального невозможно, потому что всё ниже написанное не имеет никакого отношения к прекрасной и прочей действительностям.
Кончался последний день лета. Раньше я думал, что европейские времена года к Израилю малоприменимы, хотя и продолжал относиться к календарным сменам сезонов почти по-старому, потому 1 сентября для меня начиналась осень. Лишь присмотревшись, я вдруг заметил, что чуть не с первых чисел сентября и в природе Израиля происходят резкие изменения, например, по ночам становится прохладно и температура эта снижается не по дням, а по ночам, от захода до восхода солнца, оставляя пока дни такими же жаркими. Только тем знойным, удушливым днём 31 августа смена сезонов происходила для меня где-то там, за окном, в другом измерении. В моей же маленькой угловой комнатке катился в небытие обычный рабочий день. Хотя пациенты не позволяли побыть мне одному и несколько минут, но приём выдался тихим и спокойным. Большая часть больных проскакивала быстро и без осложнений: никто не вошёл в психоз, никто не угрожал убить себя или других, никто не обвинял меня во всех смертных грехах, ни один не засиживался, вгоняя в злобное напряжение идущих следом. В кабинет вошла Моше Хабада. Столь странное, известное мне лишь в её единственном числе имя Хабада носила молодая, 23-летняя женщина. Была она смуглой, нескладной, неуклюжей, неловкой в движениях, грудастой, лишённой талии, на тонких ножках, с ассиметричным, большеротым, большеносым, скошено-узколобым лицом. Появилась Хабада около года назад, и поведала сразу же всё, не задумываясь, не колеблясь, не стесняясь: «Я сделала аборт. Подействовал он на меня разрушительно. С тех пор я всё время плачу и переживаю». Не потребовалось много времени для понимания того, что интеллектуальное развитие Хабады лишь слегка превышало лёгкого дебила. Факт этот совсем не мешал, а наоборот, помогал её необычайной болтливости, которую она продемонстрировала с первого мгновения. При этом говорила Хабада практически одно и то же, возвращаясь и возвращаясь к уже многократно сказанному, описывала свои страдания всё теми же словами и предложениями. -Эта беременность меня совершенно выбила из колеи. Я просто не знала, что делать. Я целыми днями плакала. Но я не могла и не хотела её оставить, хотя тот парень и просил… -С трудом верится, - подумал я. -Семья наша традиционная, то есть, мы стараемся не ездить по субботам. Я, конечно же, не могла сказать папе. Парень просил меня выйти за него замуж, но я, конечно же, отказала ему… -Почему вы ему отказали? - довольно бесцеремонно, почти грубо оборвала непрекращающийся поток слов психолог Сара. -Он оскорбил меня в самых лучших чувствах… -Но он же предложил вам жениться? – на этот раз спросил я. -Внутри я не была к этому готова… -Трахаться с ним и забеременеть от него была готова. Всё это, скорее всего, твои фантазии, кроме беременности и аборта, - подумал я. -Я не испытываю к ней сострадания, - подвела итог психолог Сара, когда Хабада вышла подождать нашего решения. -В любом случае, я не вижу у неё каких-то выраженных рентных установок. Она не приходила раньше, значит сейчас, на самом деле, чувствует себя гадко. Свою боль она высказывает, как умеет, потому что, на самом деле, мягко говоря, очень большим умом, не блещет. Но ей плохо, и высказать кому-то накопившееся на душе для неё очень важно, - сказал я. -Дайте ей лекарства, и хватит, - поправила волосы Сара. -Обязательно дам, но я думаю, что кто-то должен взять её на психотерапию – ей просто необходимо выплеснуть всё наболевшее. -У меня места нет, я не знаю никого, кто мог бы взять её сейчас, - всем своим видом продолжала выражать своё недовольство Сара – уж если у неё сложилось к кому-то негативное отношение, то это было всерьёз и надолго. -Хорошо быть психологом или социальным работником в диспансере. Врач не имеет права даже заикнуться: «У меня нет места», а с них, как с гуся вода. Понятно, что они хотят для психотерапии молодых, красивых, психологически мыслящих, а не таких как эта - несчастная, некрасивая, почти дебилка, - подумал я. -Запишите её в наш список ожидающих, - подвела черту Сара. Каждое посещение Хабады выливалось в её монолог заезженной или заигранной пластинки старых времён, когда патефонная иголка, попав в замкнутый круг, крутилась только на повреждённом месте, порождая одно и то же звучание. Слушателю современных сидиромов состояние это совершенно незнакомо. Я давал Хабаде выплеснуться – для этого она и приходила. Но «всему своё время и время каждой вещи под солнцем» – я останавливал поток слов Хабады, давая ей новую очередь и всегда заканчивая: «Надеюсь, в следующий раз вы будете чувствовать себя лучше и расскажите мне что-нибудь более радостное». Вот и пришло время следующего раза. -Я чувствую себя совершенно оплёванной и оскорблённой, - с места в карьер взяла своего любимого быка за рога Хабада. -Ну, что ещё? – подумал я, вопросительно взглянув на молодую женщину. -Один пожилой мужчина 45 лет… -Так-то, - подумал я. -… отец моего одноклассника разговаривал со мной, и вы знаете, что он мне предложил? К концу дня мне вообще не очень хотелось говорить – лишь по необходимости, но на такой вопрос не ответить было нельзя: «Откуда мне знать? – пожал я плечами и подумал, - Обещал, небось, златые горы, обе руки и сердце, а на самом деле, решил тебя трахнуть, с половой голодухи». -Он мне и говорит: «Почему бы тебе не посидеть с мужчинами, не поговорить, кое-что не сделать, получить за это шекелей 300-400…» -Это так тебе хотелось бы, размечталась ты, мадмуазель: любопытства ради, я спрашивал у некоторых больных, рассказывающих мне о своих посещениях женщин лёгкого поведения – красная цена 200 шекелей за полчаса. Но кто захочет иметь дело с тобой? Хотя, захотел кто-то, - вспомнил я первый визит Хабады. -Я сначала опешила: за что деньги-то? Какие деньги? Только потом я поняла, что он предлагал мне стать блядью. Я почувствовала себя загаженной, обляпанной дерьмом снизу до головы. Какое он имел право? Я – человек впечатлительный и ранимый. С тех пор я не живу, - Хабада со вкусом поправила свои большие груди – её единственное настоящее достоинство и достояние, - Он-то ведь бывший полицейский. Его уволили из полиции за развратные действия. Ведь даже, если не было проникновения, но было лишь касание самых интимных мест, то это полностью ломает жизнь женщины. Она не может от этого избавиться. Любая связь с мужчиной вызывает эти воспоминания. Испытываешь отвращение, гадливость и мерзость … -Интересно, излагает со знанием дела, - подумал я, вспомнив рассказы женщин, переживших различные развратные действия в детстве. -Если он ещё раз осмелится намекнуть мне об этом, то я ему так и заявлю: «Я тебе не блядь. Ты своей дочке предложи такое…» Нельзя так. С тех пор я не живу. Я чувствую себя залитой говном… -Вы-то ведь ни в чём не виноваты – зачем вам так реагировать? Спросите себя: «Зачем мне есть себя, если я не виновата?» -Но я чувствую себя политой говном. Какое он имел право, даже намекнуть мне? Я – не блядь. Я – девушка чувствительная… Я кивнул, спросил себя: «Следует ли указать ей на излишнее употребление ненормативной лексики?» но посмотрел на новостной сайт msn.co.il – армия обороны Израиля занимается переносом могил из Гуш Катифа. Тоска, злоба, стыд, бессилие, отчаяние с новой силой затопили меня. С начала устроенного Шароном погрома и депортации эти чувства наполняли меня и наполняли. Трудно придумать себе что-то более оскорбительное: не было у Израиля большего врага, чем Шарон – он сдал всё. Он опаснее – Насраллы и Бен Ладана. Один из арабских поэтов написал: «Уходите и заберите с собой ваши могилы». Шарон выполняет все его требования. В который уж раз я подумал: «Куда я привёз моих детей? Кругом всё продано, сдано, коррумпировано, вокруг одни предатели, самоубийцы, урод на уроде и уродом погоняет. Как там у Вольтера: «Если бы у евреев было своё государство, то они бы его продали». Раньше я думал, что это - антисемитизм… Израиль – воплощение в жизнь самых антисемитских высказываний, которые оказываются и не антисемитскими вовсе…» -С тех пор моё сердце всё время сжимается. Я перестала жить. Какое он имел право? Кто дал право этому старому развратнику и извращенцу предлагать мне такое? -Мужчины бывают грубыми, нетактичными, а то и совершенно неприличными. Если вы будете так реагировать на… -Я чувствую себя вся в говне, - перебив меня, резко подалась грудью в мою сторону Хабада. -Сегодня она совсем разошлась: на самом деле поливает меня настоящим словесным поносом. Неужто, её, и, правда, задело за живое? Почему бы нет. Зачем ей врать мне? - подумал я. -Это немыслимо. Нельзя засовывать человека в ванну с говном... -Час от часу не легче, - подумал я. Зазвонил мобильный: «Илья, это Лара. Помнишь ещё?» -Ещё бы, - как было мне забыть молодую, интересную женщину, с которой год назад мы занимались цигун, и неожиданно для себя я в неё влюбился. Расстались мы после окончания курса, потому что я потерял её телефон, и увидел в этом знак. -Я хотела бы с тобой сегодня встретиться… -Я сейчас занят, ты можешь позвонить мне около 8 часов, то есть, минут через 30, - неожиданно я испытал волнение. -Хорошо. -Чего она хочет? – закрыл я телефон, продолжая чувствовать волнующее напряжение в груди. -Но ведь это говно… Я опять взглянул на новостной сайт: «Кнессет вслед за правительством одобрил изменение кэмп-дэвидского соглашения, что позволит египетской армии охранять филадельфийский коридор…» -Какое предательство! Шарон подставляет всех нас, наших детей под самое современное египетское оружие. Если раньше самую сильную в Африке египетскую армию хотя бы отделяли от Израиля несколько сотен километров Синайского полуострова, то сейчас она приблизилась на расстояние пистолетного выстрела. Всё сбагрили. Вольтер как в воду глядел… И не один Вольтер. Что мне с Хабадой-то делать? Словарь её, конечно, но ведь – это выражение её состояния. -Я чувствую себя совершенно униженной и обосранной во всех смыслах… -В каких ещё смыслах? – подумал я, посмотрев на висевшие прямо передо мной над книжным шкафом часы, - Она сидит у меня уже почти 30 минут. Пора завязывать. Что мне с ней делать? Наверное, только слушать – ей надо вылить на кого-нибудь всё накипевшее в груди… -Я – человек чувствительный, а сейчас мне так насрали в душу… -Попытайтесь заняться каким-нибудь любимым делом, чем-то, что раньше доставляло вам удовольствие. Постарайтесь отвлечься. -Но я не могу, я обосранная с ног до головы и я думаю только об этом… -Я очень надеюсь, что время вместе с таблетками поможет вам. Пока, давайте чуть увеличим Клонекс (успокаивающее) - он должен вас успокоить, - взял я её листок посещений и написал дату новой очереди. -Спасибо, - встала Хабада. -Надеюсь услышать в следующий раз, что вам стало лучше, - протянул я ей листок посещений и подумал, - Правильно ли я позволили ей столько раз использовать ненормативную лексику? Страдания – страданиями, но должны быть и чётко очерченные границы. Я так и не научился их обозначать. Больные этим пользуются, что нехорошо и для них тоже. В кабинет тут же вошла – Быстрицкая Александра. -Мне опять стало хуже. Я пошла к зубному врачу, он сделал мне обезболивающий укол, и вдруг я испытала такой страх, такое давление в груди, такое сердцебиение, одышку, ужас, как были у меня в самом начале, что вскочила и отказалась от лечения. Александре давно за 60 лет, но и сейчас в её лицо без труда различимы черты былой красоты. Заболевание её называется – приступы паники, то есть, время от времени на неё внезапно нападает страх, иной раз до ужаса, чувство удушья, сердцебиение, головокружение. -Мы с вами перебрали лекарств 10, - просматривал я карточку Быстрицкой. -Плохо мне, доктор, плохо. В таком состоянии я и пришла к вам. -Было бы хорошо - не сидели бы здесь, - бросил я одну из своих любимых фраз, - Но хорошо уже, что это не опасно. Состояние очень неприятное, но вашей жизни ничего не угрожает. -Жизни не угрожает, но самой жизни-то нет. Я устала. Не появилось у вас какое-нибудь новое лекарство, чтобы избавиться от этого. Я уже устала. Да, я знаю, что это не опасно, но ужасно неприятно. -Новые лекарства появились, но мы никогда не можем сказать, что именно они вам помогут. Я ухожу в отпуск - нехорошо начинать новое лечение в моё отсутствие. Давайте, по возвращении, подумаем, как дальше. Пока продолжайте старое – всё-таки вам было с этим лекарством легче. Иногда бывают ухудшения, которые проходят сами по себе. Будем надеяться, что как они появились, так и пройдут. Александра ушла. Зазвонил телефон. -Это я, Лара. Ты хочешь прийти ко мне? Неожиданно я почувствовал сердцебиение и давно не испытанное чувство предвкушения чего-то необычайного перед свиданием с женщиной: «Как легко меня заманить, хотя, похоже, что я уже прошёл даже возраст седины в бороду – беса в ребро», - промелькнуло в голове. -Что ты молчишь? -Давай у тебя, - испытал я в груди волнение подростка, - Где мы встретимся? -Я живу в самом центре на улице Ришон-ле-Циён. Ты знаешь, где это? -Нет. Я не очень хорошо знаю Эммануэль. Давай встретимся возле гостиницы «Парк», - её я знал. После устроенной арабами «пасхальной бойни» - теракта убийцы-самоубийцы на пасхальный вечер (седер) 2002 года ко мне пришли на лечение несколько переживших и выживших женщин-официанток. -Хорошо. Когда? -Минут через 10 я буду там. -Жду, - сказала Лара тоном, заставившим и так-то работающее в ускоренном режиме сердце забиться часто-часто, а меня покраснеть. Я быстро завершил дела, Обычно охранник почти выгонял меня в 8 часов вечера, когда кончалось его рабочее время: «После 13 часов смены каждая дополнительная минута обращается в бесконечность», - говорил один из охранников Саша – молодой человек с короткой стрижкой, последнее время чаще других дежуривший в диспансере. В тот день до 8 вечера оставалось минут 15. -Ба, доктор, что с вами случилось, почему так рано, куда это вы? – насмешливо-радостно зачастил Саша, даже приподнимаясь со своего места, когда я проходил мимо его поста. -О вас забочусь – цените. Если каждая минута после 13 часов обращается в бесконечность, то во что обращается минута до конца смены? Саша рассмеялся. -Чего она от меня хочет? - думал я в машине. Неожиданно подавленные эротические картинки замелькали в голове, вызывая щемяще-приятную бурю в теле, - Но это плохо, если меня так легко сбить с панталыку. Чего ей от меня надо? Совсем не того, что я по своей врождённой глупости подумал. Как-то у покойного отца я нашёл записки, в основном цитаты. Одна из них запомнилась мне: «Золото пробуют огнём, мужчину женщиной, а женщину – золотом». Кажется, он был моложе меня, когда писал их. Надо бы презерватив. Шустёр ты, батенька, однако. Чего это вдруг год спустя она вспомнила о тебе? Ожили скрытые чувства. Посмотри на себя в зеркало. Год назад не решился, даже обрадовавшись, потерянному номеру её телефона. Надо позвонить жене. Я набрал номер. Ответил аватоответчик: «Говорит Лариса. Я буду на некоторой встрече, поэтому приеду домой поздно». Вместе с нажатием кнопки отключения в голове проскочило: «Я ещё не знаю, на каких она встречах, которых в последнее время становится всё больше и больше. А, всё равно…» - в этот момент я увидел Лару. Она была в лёгком платье со скошенным подолом, глубокое декольте обнажало миру её богатую, волнующую воображение грудь, светло-русые волосы до плеч слегка пританцовывали под мелодию известную лишь им и с нежностью шевелящему их ветерку. Увидев меня, Лара, радостно помахала рукой. -Привет. Как дела? – села она в машину. -Нормально. В чём дело? -Поехали ко мне. -Чего она от меня хочет? Она помнит, как год назад я смотрел на неё – женщины понимают взгляды. Пропавший номер – предлог, на самом деле, я не смел даже мечтать. Сколько ей лет? На сколько лет она меня младше? Сегодня она выглядит ещё лучше… Мы молчали. «Поговорим у меня дома», - разорвала тишину Лара. -Хорошо, - кивнул я и подумал, – О чём, только? Мы остановились возле высокого, несколько лет назад построенного дома в считанных метрах от самого конца центральной улицы города, переходящей в площадь, обрывающуюся высоким берегом моря. Интерком, светлое, просторное парадное с зеркалами, растениями в кадках, лифт. Большая, свободная четырёхкомнатная квартира, хорошо обставленная, но неряшливая и неприбранная. Лара включила лишь небольшую лампу на стене, отчего прямоугольный салон погрузился в полутёмный, укачивающий интим, а сама села на диван напротив небольшого столика. Я устроился в кресле в его торце. -Понимаешь, я хочу получить амидаровскую 1 квартиру… - с места в карьер взяла она быка за рога. -Вся романтика на сегодня кончилась, - подумал я, откинувшись на спинку глубокого, чрезмерно мягкого, поглощающего кресла, - И кончилась навсегда. -Я – мать одиночка, амидаровская квартира мне положена, но в Эммануэле их очень мало, в другое место я ехать не хочу. Я уже нашла людей. Они мне намекнули, что за 10 000 помогут… 10 000 - это ерунда, это можно достать. Потом, правда, сказали, что 5000. Я совсем обрадовалась, говорю: «Хоть сейчас», но они объяснили, что 5000 не шекелей, а долларов, что, как сам пронимаешь, значительно сложнее… Я продолжал утопать в засасывающем кресле: «Сейчас будет просить справку», - влезла в голову мысль. -Но всё уже на мази – я собираю деньги. Эти люди мне всё устроят, но они говорят, чтобы им было легче, чтобы к ним не могли пристать, им нужно что-то большее, чем просто мать–одиночка, каких много. Они-то мне и порекомендовали пойти и получить какую-нибудь справку в психиатрическом диспансере, что-нибудь простое, не опасное, какие-нибудь страхи. Я тут же вспомнила про тебя. -А ты, козёл, раскатал губу, размечтался – интересуются тобой, как мужчиной, держи карман шире, - подумал я, ещё больше отдаваясь покорной плоти кресла. -Напиши мне, какую-нибудь бумажку, только чтобы не очень страшно. Со всех точек зрения… -Как же здесь всё продано. В каком дерьме мы живём. Всё схвачено на всех уровнях. Такое общество не может выжить – всё сгнило, всё воняет, всё продажно. Патриотов, людей с идеалами, которых и так-то как кот наплакал, которые и живут в Иудее, Самарии и жили в Газе, ошельмовали, затерроризировали и выбросили из домов, где они прожили больше 30 лет, смели, как грязь со стола. Какая всё-таки Шарон мерзость, как говорят на иврите «сок дерьма», и вся израильская правящая клоака, продажная клика. Мрази. Шарон – просто дьявол, и для меня – это не метафора, - думал я. -Я не хочу, чтобы твоя справка мне помешала, тем более, я сейчас оформляю второе гражданство… -Какой страны? -Грузии. Мы ведь из Грузии... -Интересно, она грузинская еврейка или ашкеназийская? – подумал я. -Родители и брат уже оформили себе грузинское гражданство. Они сейчас в Грузии - уехали 4 дня назад с дочкой. У них там квартира в Тбилиси и дача в горах. На их даче такая энергетика, что никакой Шаолинь с ней не сравнится. -Ты продолжаешь заниматься цигун? – спросил я, вспомнив, что израильские газеты писали о толпах израильтян в Польское посольство: пытаются выбить гражданство, доказывая, что у них есть хоть какое-то отношение к стране Освенцима, Треблинки, Кельца 2 -Да. Без цинун я уже не могу. Меньше, чем хотелось бы, но всё равно. -Чувствуешь, что тебе это что-то даёт? -Очень много. -Что, например? -Ну, например, удаются, например, денежные дела. Мне потребовались для одного мероприятия деньги, и они пришли, именно требуемая сумма. Я уверена, что если бы не занималась цигуном, то ничего бы не получила. Так напиши мне какой-нибудь простой диагноз, чтобы не помешал. -Погром и депортация Шарона разорвали мои связи с государством, я почувствовал своё отчуждение, враждебность, они все и всё грабят. Они всё продали. Почему бы и мне не принять участие в этом замечательном процессе? – думал я. -Так какой ты мне диагноз напишешь? Что-нибудь простое, какую-нибудь бессонницу, ерунду, чтобы помогла получить квартиру и ни в чём не помешала… -Почему бы тебе не попробовать поцигунить? Ты же сама говоришь, что это помогает. Поцигунь на амидар и получи его -Ну, хватит тебе надо мной смеяться. Так кой же диагноз ты мне напишешь? -Шизофрения, - усмехнулся я, подумав, - Она уже уверена, что я это сделаю. Почему? -Ну, ты смеёшься надо мной. Неужели у меня шизофрения? Так страшно, не пугай меня. Разве я сумасшедшая? -У всех у нас крыша поехала и настолько далеко, что на место её уже не поставить, - вытянул я ноги и подумал, - Все мы – поганое дерьмо и ничтожества, если позволяем, чтобы такие исчадия ада правили и творили, что захотят. -Ну, ладно тебе. Мне так и сказали, что для врача написать такую бумажку – сущий пустяк, никто не проверит. Не идти же мне к какому-нибудь израильтянину и не вешать ему лапшу на уши. Хорошо, что мы знакомы. -Почему бы мне не принять участие в этом шабаше ведьм? Все хапают, все всё продают. Я уверен, что где-нибудь в Швейцарии не пахнут себе тихонько банковские счета, на которые арабы из Саудовской Аравии переводят деньги за погром и депортацию евреев, в том числе и премьеру. Может и мне сорвать своё. Затребовать у неё, хотя бы кусок за справку. Нет, лучше борзыми щенками – сексуальными услугами. Услуга, так сказать, за услугу. Ты мне – я тебе, - терял я себя в полумраке, интиме, растворяющем седалище, гибнущей стране, добиваемой стране. -Кто к вам приходит на приём? Только шизофреники? -Не только, но и наркоманы, алкоголики, убийцы, проститутки, сутенёры и прочие лучшие люди государства. Министров, членов кнессета и прочую сволочь из сволочи не принимаем по закону времён царя Соломона. -Не смейся надо мной, ну, ладно, на самом деле. Там ведь, не только тяжёлые, но и лёгкие диагнозы пишешь, чего-нибудь бояться, например. Я тоже стала бояться заболеть раком. Я ведь работаю в Тель-Авиве в клинике одного русского – я занимаюсь альтернативным лечением – делаю массаж, лечу энергией, даю травы. Я кончила специальную школу в Тель-Авиве. Полгода назад у меня было несколько больных раком головы, и я побоялась, что их болезнь перешла на меня. Я пошла к семейному врачу, потребовала, чтобы он дал мне направление на компьютерную томографию. Он говорит: «Ладно, на тебе, только не волнуйся». Я успокоилась только после того, как они мне её сделали и сказали, что у меня всё в порядке. -Сейчас есть какие-нибудь страхи? -Нет. Я не хочу тебе врать – ты должен знать всю правду: мне нужна бумажка, которая поможет получить квартиру, но не помешает в других делах. Кстати, о моём посещении вашего диспансера может стать известно? -Разумеется, в ту же секунду, в прямом эфире передадут все радиостанции мира, и, прежде всего, грузинские. -Ну, честно. -Мы можем передавать какую-то информацию только, если ты подписываешь специальную бумагу, которая в переводе на русский означает: отказ от секретности. Правда, полицейский генерал имеет право потребовать и получить твою карточку без твоей подписи. С первого же мгновения открытия карточки вся информация о тебе будет находиться в компьютере Минздрава. Есть некоторые работы, условия поступления на которые – отказ от секретности о состоянии здоровья. -Так не открывай мне карточку. -Этого не может быть – если ты хочешь справку, то без карточки ничего написать нельзя. -Ну, хорошо, но ведь ты же не напишешь мне ничего плохого. -Почему я не могу потребовать у неё бабки или натуру? Что мне мешает? Почему я должен быть праведнее папы в совершенно разложившемся дерьме, где не схватить своё любой ценой – просто глупость и государственное преступление. Эта преступная власть сама плодит преступников. Понятно, что ничего не выплывет, потому что она не захочет завалить себя, да и пойди, докажи. -Когда мне к тебе прийти? -После дождичка в четверг. -Серьёзно. Ты разве не хочешь мне помочь? -Мечтаю просто, - хмыкнул я, подумав, - Я боюсь? Но ведь никто не узнает. Или я боюсь испортить карму таким недостойным поступком? Почему бы и нет. А если нет никакой кармы и потом наступает полное небытие, как уверено большинство этого мерзкого сброда, имеющего израильское гражданство, этой низкой черни, которая глумится над всем честным, порядочным, непродажным, патриотичным и по-наглому, по-чёрному ворует возле меня? Но всё равно. А если впереди тотальная мерзость исчезновения, то вообще всё бессмысленно, даже получение любых даров и услуг. Если всё дозволено, то почему бы не понаслаждаться, пока жаренный петух не клюнул? Достоевщиной запахло, да ещё как. Но лишние оргазмы не помешают, хотя и не помогут. На тот свет оргазмы не заберёшь. Хотя, кто знает? Но соверши я такое, потом буду испытывать мерзость и отвращение к себе. Как там сегодня говорила Хабада: «Вся в говне». Нет уж. -Так, когда мне прийти? -Ты должна принести направление от семейного врача. -Это обязательно? -Крайне желательно. -Хорошо, он сделает всё, что я ему скажу. Ну, честно, ты принимаешь одних шизофреников? -Нет, половина, здоровые, которые столкнулись с какими-то жизненными трудностями. -Видишь, как хорошо, я буду совсем на своём месте – я тоже столкнулась с трудностями. Кстати, ты много работаешь? -В рабочие дни сижу по 12 часов. -Не может быть, неужели у нас такое плохое положение? -Положение, наверное, не самое лучшее, но это не имеет к нему никакого отношения. -Хорошо, когда мне прийти? Резким движением я вырвал себя из капкана кресла: «Уже поздно, мне пора». -Так, когда же? -Есть одна трудность: я не смогу, у меня рука не повернётся… -Что? Что? – не поверила мне Лара. -Вот такой я урод, что не могу делать такие вещи. Не мо-гу. -Ты надо мной смеёшься? Ты меня разыгрываешь? -Не могу. -Но почему? -Я знаю, что на самом деле. -Ну, и что? Я не хотела тебе врать, но я же рассказала это тебе дома, а там я расскажу другое. -Но я–то буду знать. -Но ведь я говорила с тобой не как с врачом, а как с человеком. Ты не хочешь мне помочь? -Хочу, но не могу, - сказал я, вспомнив анекдот, - Классификация мужчин с точки зрения женщины: хочет, но не может - импотент, может, но не хочет – дурак. -К тебе не приходят и не рассказывают? -Приходят и рассказывают. Я знаю, что минимум половина из не психических больных мне врёт или агравирует, то есть, преувеличивает, но я этого не знаю. Психиатра легко обидеть. В твоём случае, я обязан написать, что мне известно, что ты всё это наговорила, чтобы получить бумажку в «амидар». Лара приблизилась ко мне. Её лицо окаменело, светло-русые волосы без всякого ветерка зашевелились, карие глаза остекленели: «Я ведь обратилась к тебе, как к человеку. Тебе это пустяк, ничего не стоит. Никто никогда не узнает. Я разговаривала с тобой, как с человеком. Я хотела, как лучше, я не хотела тебе врать». -Хотела как лучше, а получилось, как всегда, - сам собой вырвался из меня афоризм современной России. -Да не как всегда. Все это делают и не задумываются. -Не задумываться – это их большое счастье. Но такая уж у меня неправильная карма. Я буду чувствовать себя отвратительно, ужасно, сильнейший дискомфорт, а мне и так в последнее время хреново, и я бы даже сказал - хреновато. -Но ведь все этим занимаются и ничего – все живы - здоровы, - мне показалось, что Лара приблизилась ко мне ещё, поэтому я сделал небольшой шаг назад. -Ты права, но я – урод и придурок. Я считаю, что для меня – самое главное – это внутреннее спокойствие и тишина. Если я впишусь в это дело, то почувствую совершенно мерзопакостно, - проговорил я, думая, - Ты хочешь меня использовать. Поматросить и забросить. Только на это я и годен. -Ладно, пока, - голос Лары зазвучал металлом. -До свидания, - с облегчением, быстрым шагом прошёл я к выходной двери, вышел и побежал вниз по лестнице. В машине, как и всё последнее время, я слушал кассету Моцарта и чувствовал давно не известный мне покой и умиротворение. Как мало, оказалось, для этого надо. Но неожиданно меня пронзила мысль: «А вдруг я неправ?» Но зазвучала одна из моих самых любимых мелодий 40 симфонии Моцарта…
1 – амидар – государственная израильская кампания, предоставляющая нуждающимся относительно дешёвые квартиры, в случае, если они отвечают определённым критериям. Возврат. 2 – Погром в польском городке Кельце — самый большой еврейский послевоенный погром устроенный поляками 4 июля 1946 года. . Возврат. возврат к началу. |