|
|
1 февраля 2006 года.
Погром Амоны.
Совпадения имён, фамилий и всего остального невозможно, потому что всё ниже написанное не имеет никакого отношения к прекрасной и прочей действительностям.
Доктор Нер, вас тут молодой человек чуть не с 7 часов ждёт, - встретила меня на входе – курила возле стола охранника регистратор Мазаль – женщина давно и правда перешагнувшая рубеж пятого десятка, но всё ещё не способная расстаться с юбками стремящимися раскрыть всему честному миру ягодичным складкам её хозяйки. Если бы не курение и торчащие чуть в сторону тощенькие ножки, то выглядела бы она намного привлекательнее. -Приглашённый? -Нет. Направление у него. Посмотрите и решите. -И решать нечего. В моё время приёма первичных я его приму. Возле деверей кабинета меня уже дожидалась Сара Капилевич - широколицая, скуластая женщина лет 45 с обильными формами во всех женских местах и крашенными чёрными волосами. Фамилию давно оставившего её мужа Сара носила ашкеназийскую 1, а сама была ливийского происхождения. Досталась мне Капилевич в наследство от ушедшего врача. У неё стояло два диагноза – лёгкая умственная отсталость и шизофрения. Если с первым диагнозом никаких вопросов не возникало – она не умела даже читать и писать, не знала таблицы умножения, то второй вызывал очень большие сомнения. Только менять его я не собирался, потому что уже лет через 7-8 работы психиатром освободился от поначалу гнездившегося во мне желания подвергать сомнению диагнозы лечивших до меня врачей, особенно, когда речь шла о шизофрении. Кроме того, быть шизофреником в Израиле намного выгоднее, чем простым дебилом: больше пенсия и прочих льгот. Зачем ухудшать положение людей. Да и какая мне разница, когда никто не проверяет, а внутреннего порыва к академической аккуратности ради неё самой я давно лишился. -Напишите письмо премьеру - невозможно жить на пенсию, - недостаток денег – это главная тема наших бесед, точнее монологов Сары, - Вы думаете можно жить на 1800 шекелей? Ну, скажите, скажите… -С трудом, - вспомнил я, что моя зарплата семь с половиной. -Да невозможно. Вы, наши врачи, должны нам помогать. У меня не было денег на лекарства. Вы мой врач и я скажу вам всё. Вы думаете, во время женского я использую прокладки, которые рекламируют по телевизору? Нет, я хожу со старыми тряпками. И я не стесняюсь сказать вам об этом. Вы мой врач и должны обо мне всё знать. -Как бы не удостоиться мне чести не только услышать, но и увидеть её бывшие в употреблении тряпки. Хотя, не многого ли я от неё хочу? Одна пациентка принесла мне в баночке аскариду, которую, как она утверждала, вытащила из своего рта. Может, просто постеснялась сказать, откуда достала червячка. Чёрт их дери, раньше это называлось шизофренической открытостью, а теперь уж и не знаю, о чём идёт речь, - вспомнил я свою пациентку из России, которая пришла, потому что не могла работать в мэрии с посетителями – очень они её раздражали - и на вопрос: «Какой у вас аппетит». Выпалила мне, мужчине, которого знала 10 минут: «Тащу всё в рот, но с особым удовольствием мужские половые члены». Я подумал, что ослышался, и недоумение само по себе выскочило на лице. «Нет, нет, вы меня поняли совершенно правильно – я люблю сосать и это значительно скрашивает мою жизнь», - развеяла все мои сомнения женщина лет 38. «Любовь – это святое», - пробурчал я, придавая лицу совершеннейшую безучастность. -Я всегда говорю, что думаю: премьер наш и его министры - все воры. -В этом я с тобой полностью согласен, - подумал я, - Не хватало только, чтобы на сегодня была назначена и Лиора Таль. Эта особа почти всегда упоминала о сухости своего влагалища, которое не даёт ей, одинокой женщине, даже завести друга. -Вы посмотрите, какие я ношу туфли, - Сара двумя руками подтащила свою массивную ногу выше моего стола, почти на уровень моего носа, - Вы думаете, я их покупаю? Нет, это мне дают соседи с 5 этажа, когда они их совсем разобьют и собираются выбрасывать. -Или я ничего не понимаю в изношенной обуви, или её соседи с пятого этажа совсем неплохо живут, если выбрасывают такую обувь, - вспомнил я, что за все годы в Израиле не купил себе ни одной пары туфель: сначала дотаскал привезённое из Союза, а потом, когда подросли старшие сыновья, стал донашивать за ними. Я предпочитал тратить деньги на совсем другие вещи, например, компьютеры и поездки за границу. Ни о чём подобном Сара не смела и мечтать: она вообще ни разу в жизни не покинула Израиль. «Кажется, наступило время, именно: сейчас она захочет показать мне и свои прокладки. Это будет уже полным кайфом». -Все начальники живут, как цари, а мы мучаемся. Но вы должны написать им письмо. Недавно по телевизору показали очень симпатичную русскую женщину врача, которая даёт своим больным деньги на лекарства… -Никак намёк? – подумал я, - Или у неё сейчас нет месячных, или скромность торжествует: похоже, что использованных прокладок я сегодня не увижу. -А начальники все не только нам не увеличивают, хотя прожить совершенно невозможно, а всё везут и везут новых репатриантов. Не нужны они - пусть своих сначала накормят, а то новые репатрианты отнимают у нас последний кусок. -Вот дрянь, знает прекрасно, кто я. Сказать ей что-нибудь по этому поводу? Ну, её, не трожь говно - скорее выскочит, - подумал я, запустив Интернет эскплоуэр, он же браузер - программу поиска и чтения сайтов. -Я всегда и всем говорю прямо в лоб. Я ни перед кем не стесняюсь. Напишите письмо? -Сара, премьер-министр мне не подчиняется. -Значит, не хотите нам помочь. -Не просто хочу, мечтаю, только не всё в моих силах и не все мои мечтания осуществимы, - сказал я и подумал, - Интересно, такое не понимание социальных ролей – проявление умственной задержки или всё-таки шизофреническое? -Хорошо, тогда хотя бы попросите у сестры для меня несколько успокаивающих таблеток. Я снял трубку, набрал сестринскую: «Ольга, я вас прошу, дайте, пожалуйста, госпоже Саре несколько таблеток Вабена (успокаивающее из группы бензодиазепинов)». -Спасибо, - легко и с удовольствием сорвала со стула своё массивное тело Капилевич. В дверях она столкнулась, как я и предполагал, с Лиорой Таль - закон парных случаев работает, как никакой другой. Накаркал. -Доктор, - заканючила Лиора, - Я на сегодня не приглашена, но мне вас очень надо увидеть. Я у вас уже сто лет не была. Вы должны меня принять… -Вы любите ждать в очередях? -Что вы имеете в виду, доктор? -Я прилагаю все усилия, чтобы люди не торчали в очереди ко мне. Но вы должны мне помогать, то есть, приходить строго в назначенное время, или звонить и просить новую очередь. -Доктор, доктор, они к вам не переводят. Я телефон оборвала, а до вас так и не дозвонилась, - Лиора бесцеремонно захватила стул. -Кто хочет, дозванивается. Я каждый рабочий день разговаривают, самое малое, человек с 15. Сегодня я вас принимаю, - сказал я и подумал, - Как будто бы у меня есть выбор, - Но, пожалуйста, приходите в своё назначенное время, а не заставляйте мучаться других, - говорил я и видел: последнее что её интересует – это все остальные. -Хорошо, доктор, хорошо. Плохо мне, доктор, плохо. Очень плохо. -Что плохо? -Всё, доктор, всё. Настроение ужасное. Я целыми днями сижу и плачу. Почему у меня такая несчастная жизнь? Никому я не нужна. Одна сижу в комнате, как выброшенный хозяевами шелудивый пёс. Я хочу вам в чём-то сознаться, - Лиора понизила голос и оглянулась по сторонам, - Я вам этого ещё никогда не говорила… -Заинтриговала. Что она мне ещё не поведала? -Доктор, я подрабатываю себе на жизнь, ну, сами понимаете, чем женщина может подработать… -Она забыла, что уже исповедовалась мне по этому поводу. Пресловутая сухость влагалища - это профессиональная непригодность. Спросить её? А зачем? Очевидно, что находит способы решения этой щекотливой проблемы… Один мой знакомый психиатр говорил, что проститутка – это женщина с дефрагментацией связи я и тела. Нет, что-то ещё. Как там, у Лермонтова: «Та любит одного, та многих, эта – всех». Набоковская Марфенька: «Такой пустячок, а мужчине приятно». Наверное, быть женщиной одновременно и легче и труднее, чем мужчиной, противнее что ли? Оскорбительнее? -Ну, не пойду же я собирать апельсины - у меня голова с самого утра кружится. И упаковывать их я тоже не пойду – больше получаса я выстоять не могу. Вот и приходится. Но я молюсь. Я читаю псалмы. Б-г меня простит, потому что он видит, каково мне. Мужчины такие все отвратительные. Я ведь их ненавижу. Особенно я их ненавижу, когда они..., ну, сами понимаете, зачем вам нужна женщина. Я тогда от ненависти ору и плачу, а они думают, что у меня оргазм. Но я молюсь. Простит меня Б-г? -Как прочитала мои мысли, - подумал я, сказал, - Будем надеяться, что простит, - вспомнил Христа и грешницу: «Пусть первым бросит в неё камень тот, кто без греха». Это – самая фантастическая притча, почище воскрешения из мёртвых и куда уж там непорочному зачатию: чтобы во всей толпе не нашлось никого, твёрдо уверенного в своей безгрешности, да не желающего наказать грех или любителя побросать камни в живого человека? Вот оно, настоящее чудо из чудес. Большего и придумать-то трудно. -Я верю, что Он меня простит. Нет у меня жизни, и не будет уже. Так я хоть, пока меня кто-то ещё берёт, хочу подработать для дочери, не приведи Господь, ужас, представить себе не могу, что она узнает. Вы тоже: никому и никогда. -Ну, что вы. Лиора, - тут я вспомнил, что, увидев её, регистратор Ирина не преминёт бросить: «Опять к тебе эта блядь пришла». Какие тайны вообще, а уж такие, удержатся в этом городишке. -Я знаю. Поэтому вам и рассказала. Противно жить, доктор, очень противно. Если бы не псалмы, да не дочка, я бы давно убила себя. Кому я нужна, и мне никто не нужен, кроме моей доченьки. Я всё время молюсь, чтобы она не перенесла и сотой доли выпавшего мне. Вы мне верите? -Конечно, - искренне кивнул я, не очень поняв, во что я должен верить, только какая разница. -Ну, спасибо вам огромное, что приняли меня. Дайте мне две очереди сразу, а то потом у вас всё время толкучка, а дозвониться невозможно. -Доктор, Нер, примите, пожалуйста, парня, он после теракта в Тель-Авиве, - по телефону попросила меня регистратор Геула. -Конечно, пусть заходит, - в диспансере уже все знали, что жертв Шоа. 2 и терактов я не только принимаю всегда, но и стараюсь – без очереди. Худой, согбенный блондин лет 19 лет с безвольно упавшей на грудь головой, упёртым в пол взглядом, просеменил к столу и упал на стул. -Добрый день, я – доктор Нер. -Здравствуйте, я - Юрий Павлов. -На каком языке вам легче разговаривать? – перешёл я на русский. -Как вы хотите, - ответил мне молодой человек по-еврейски. -Всё сказанное здесь – тайна. Никакие сведения о вас не могут выйти из нашего диспансера без вашего разрешения. Юрий слабо кивнул. -Когда вы приехали в Израиль? -В 95 году, - молодой человек ни разу не поднял на меня взгляд. -В каком году вы родились? -87. -Что вас заставило обратиться к психиатру? -Я был на старой тахана мерказит (центральный автовокзал) в Тель-Авиве… -Во время теракта? -Да. -Сколько времени прошло? Недели две? -Меньше. Я не помню точно, когда это произошло, - говорил Юрий тихо, медленно, монотонно, бесцветно, беспорядочно мешая иврит и русский. -Да, 19 января это произошло, - вспомнил я, - Не прошло ещё и двух недель, - покрутил я головой и напечатал, - 19 января попал в арабский теракт возле старого центрального автовокзала Тель-Авива. С некоторых пор я пишу только «арабский теракт» не только в карточках больных, но и в письмах в институт Национального страхования и во все другие места. Я знаю, что там работают арабы и, что значительно хуже, левые евреи и жду возмущений и протестов за свою «неполиткорректность». В чём только они смогут меня обвинить? В экстремизме и расизме. На этот случай я заготовил фразу: «Каждый еврей, имеющий наглость желать выжить, особенно в Израиле, с точки зрения очень и очень многих, просто экстремист и расист. Хороший, правильный и политкорректный еврей – это мёртвый еврей, или на худой конец, покорно бредущий на заклание». Павлов молчал. Голова всё так же валялась на груди. -Юра, расскажите, пожалуйста, что с вами произошло. Без этого я не смогу вам помочь, - придал я моему голосу максимально возможную мягкость. -Мы ели с приятелем шаварму. Вдруг взрыв, настолько сильный, что даже земля задрожала. Мы сидели метрах в 40 от взрыва. Сначала мы даже не поняли, что случилось. Потом услышали очень сильные крики, увидели бегущих людей, услышали сирены «скорой помощи». Мы с приятелем вскочили и побежали вместе с другими людьми к месту взрыва. Я не знаю, зачем мы это сделали. Я увидел кровь, много крови. До этого я никогда не видел столько крови. Люди кричали ещё сильнее. Это и не крики, это что-то другое, я даже не знаю, как это назвать. Страшный балаган. Приехали полицейские машины. Страшный шум. Сирены. Я стоял и смотрел. Я видел куски человеческих тел. В нескольких метрах от меня валялся оторванный человеческий палец. Я не мог оторвать от него взгляда. Вдруг у меня началась рвота. Меня всего вывернуло. Полицейские начали отталкивать всех, требовали, чтобы все отошли. Кто-то закричал, что есть опасность ещё одного взрыва. Мы с приятелем решили вернуться домой… - Юрий застыл. Специальная группа ортодоксальных евреев занимается собиранием кусков человеческих тел после каждого теракта. Как они выносят эти сцены? Выждав показавшееся мне достаточным время, я продолжил: «Юра, и что с вами происходит сейчас?» -Не сплю. Первые дни я вообще не спал. Вообще не сомкнул глаз из-за страшного страха. Я боюсь. Я боюсь закрыть глаза. Стоит мне только закрыть глаза, как эта картина тут же перед глазами. Последние ночи мне удаётся заснуть часам к трём, но я сразу же, минут через двадцать просыпаюсь. В груди всё сдавлено, как будто бы, не знаю, как вам объяснить… -Не надо объяснять, вы просто описывайте, что с вами происходит первыми словами, которые приходят вам в голову. -В груди всё сдавлено, в ногах страшная слабость. Мне удаётся ещё задремать, но уже с 6 часов утра я на ногах. -До взрыва, когда вы вставали? -Я мог спать очень много. Я любил спать. -Какое у вас настроение? – скорее всего излишний вопрос. -Очень плохое. Лишь только я один, как сразу же вспоминаю. Сначала я всё время думал: «Что я там делал? Зачем?» Сейчас перестал. Эти картины не дают мне секунды покоя – всё время перед глазами. Сейчас я сам не свой… Я ещё не увидел его глаз: «Почему вы не смотрите на меня?» -Я стесняюсь. -Только меня? -Нет, всех. Я стесняюсь разговаривать с приятелями. Я не могу есть – только начинаю, как сразу же рву. Я всё время боюсь. Я боюсь общественных мест. Я боюсь скопления людей. -До теракта вы могли смотреть людям в глаза? -Да. Ещё один инвалид. Сколько их в стране с населением в 5 миллионов? – подумал я. Когда-то я прикинул: израильские потери относительно Америки - речь идёт почти о 50 000 убитых и нескольких сотнях тысяч тяжёлых инвалидов. Опять выждав некоторое показавшееся мне достаточным время, я попросил: «Попробуйте посмотреть на меня». -Не могу. -Через силу. Попробуйте заставить себя посмотреть на меня. Юрий последовал моему совету, но голова его как-то сама собой дёрнулась в левую сторону и застыла там. -Перейдите в кресло, - для расслаблений я подобрал выброшенное начальником старое, всё потёртое, но очень удобное кресло. -С вдохом сожмите кулаки, задержите дыхание несколько мгновений и с выдохом расслабьтесь. Попробуйте уловить разницу между напряжением и расслаблением… Юрий отсутствовал. Давно я не видел подобного состояния. «Встаньте. Пройдитесь по комнате. Попробуйте держать голову прямо…» Несколько минут спустя, выписав снотворное и успокаивающее, я протянул молодому человеку рецепт: «Жду вас завтра в это же время». -Илья, - поднял я трубку, - Время ещё не наступило - ты будешь разговаривать с Ривкой Хазой? – спросила меня регистратор Ирина. -Да, - с первой встречи у меня ложились особые отношения с этой пожилой, тяжело больной женщиной. Больное тело порождает больной дух. Многочисленные болезни доставляли Ривке непереносимые страданиям, из-за которых она несколько раз пыталась отравиться, но неудачно. -Тогда перевожу. Опять к тебе эта блядь приходила. К тебе она вползает, как черепаха, а я недавно видела её расфуфыренную и весёлую с каким-то мужиком в центре. -Психиатра каждый может обидеть, особенно женщины, - усмехнулся я. -Тогда перевожу, - хмыкнула Ирина. -Добрый день, доктор, - голос Ривки изменяли плохо подобранные зубные протезы. -Как вы себя чувствуете? -Если бы вы знали, как плохо. После операции на открытом сердце в октябре, у меня загноилась грудина, и рана разошлась. Если бы вы знали, как это больно. Зачем я живу, доктор? -Вы можете приехать? -Да, я возьму такси и приеду. Минут тридцать спустя в кабинет вошла хромая, опирающаяся на палочку в правой руке и с большим пакетом в левой очень худая, старая женщина: «Это вам. Орехи из нашего сада», - жила она в одном из сельхоз посёлков рядом с городом. -Ну, зачем вы, - я всегда для проформы отказывался и всегда с удовольствием принимал её подарки. -Нет, нет, нет, - положила она рядом со мной свой пакет и села напротив. Никогда не бывшая полной, за прошедшие месяцы она ещё сильнее похудела, стала бледно-желтоватой, трясущейся с головы до ног. -Я всё время спрашиваю Б-га: «Почему ты меня держишь?» Уже столько терактов, столько аварий, столько молодых и здоровых, желающих жить, ушли, а я всё ещё копчу небо. Если бы не дети и внуки. Они мне всегда говорят: «Бабушка, ты нам нужна». Они все просят, чтобы я жила, а для меня – это такая мука. Вот я и тяну, хотя так тяжело. У меня внучка подполковник в армии, такая хорошая девочка. А внук - лектор в тель-авивском университете. Я так горжусь моими внуками. Я не могу сделать им больно, поэтому и не убиваю себя. Только молю Всевышнего, чтобы Он поскорее взял меня, а Он не хочет. Такой балаган. Сегодня евреи евреев били – так страшно и обидно смотреть. Если бы вы знали… -Где? -Где-то на территориях. -Территории – так в сознание израильского обывателя – невежественного, трусливого до безумия и тяжёлой придурковатости – еврейское малодушие обращается в малоумие - согласного на всё ради не мгновения тишины, а лжи по поводу мгновения тишины – вбили полную бессмысленность типа «территории» или «западный берег» вместо слов Иудея и Самария. Больше оснований называть московскую область Западным берегом Волги, чем Иудею и Самарию западным берегом Иордана. В течение всего дня у меня не было времени зайти на новостной сайт. Я сделал это сейчас, - «Сотни раненных в Амоне», - гласил заголовок ивритского новостного сайта MSN. Я перешёл на русскую часть «7 Канала» - одного из немногих порталов противостоящих куче левых оболванивающих, разлагающих и смертельно опасных для страны. Заголовок на «7 Канале» резал глаз: «Погром Амоны завершился, 250 раненых». От злости и ненависти я аж задохнулся, отвёл глаза в сторону, но вновь, проклятый магнит вернул их на экран. «К двум часам дня погром Амоны завершился. Второй телеканал израильского телевидения сообщил о 250 раненых, в основном, защитниках Амоны, а еще точнее, молодежи и подростках. Среди них семеро получили тяжелые ранения. В тяжёлом состоянии находится один полицейский. Подростки госпитализированы с ударами в голову, и это означает, что спецназовцы били их дубинками по голове. Были подростки с переломами рук и ног. Их общее состояние оценивается официально как лёгкое». Выбора не было. В конце концов, причём здесь Ривка. Я продолжал слушать её, кивал, затем выписал ей новое лекарство и на прощание сказал: «Как только сможете, приходите. Чтобы не ждать, загляните только в кабинет и я вас сразу же приму». -Спасибо, милок, я всем говорю, что такого второго замечательного доктора, как вы, нигде нет, - с трудом оторвалась Ривка от стула, начав тяжёлый путь домой. -Спасибо, - кивнул я. Позвонила Ирина: «Представляешь, я опять поцапалась с твоей подружкой» -Коей из них? -Не догадываешься. Кофман Людмилой. Она на меня сегодня спустила такую собаку, но я тоже в долгу не осталась, хотя я её и боюсь. -Я тоже. За что хоть? -В её нерабочий день я записал ей одну выписанную из больницы больную – она лечилась у неё года три назад. -Это ужасно злит. -Больная тяжёлая – много суицидов. Как-то ты её видел, но врачом была Людмила. Она стала орать: «Какое я имела право записать эту больную ей? Что я могу сделать, когда из отделения требуют очередь? Я так разозлилась, что закричала на неё в ответ, а потом, когда она ушла, сказала, что пойду к начальнику. Это слышала Геула и побежала, сказала ей. Она тут же первая рванула к начальнику, стала жаловаться, что я сделал ошибку. Он ей отвечает: «Ирина поступила совершенно правильно». Это он мне потом передал. -Какая херня кругом, - подумал я и сказал, - Давным-давно, когда советские детишки на одной шестой части суши любили дедушку Ленина, рассказывали такой анекдот. Славная эпоха дедушки Сталина, когда его ещё не только не выбросили из мавзолея, но и жил он в кремле. Сидят двое, рассказывают политические анекдоты. Посмеялись и разошлись. Один думает: «Сейчас бежать в ГБ или завтра? А, ладно, побегу завтра, сейчас уже поздно». Ночью за ним приехали и взяли. В лагере его спрашивают: «Ты за что сидишь?» «За лень», - отвечает. Не помню, засмеялась Ирина или нет…
1 – АШКЕНА`З (אַשְׁכְּנַז), библейское название страны и народа, обитавшего в ней. Ашкеназ, по-видимому, граничил с Арменией и простирался до Верхнего Евфрата. В Библии (Быт. 10:3, I Хр. 1:6) Ашкеназ числится среди потомков Гомера, сына Яфета. Название Ашкеназ встречается и в книге пророка Иеремии, в отрывке, призывающем государства Арарат, Мини и Ашкеназ восстать и разрушить Вавилон (51:27). Упоминание Ашкеназа в одном ряду с государствами, соседствовавшими с Арменией, позволяет полагать, что и Ашкеназ находился в этом районе. В средневековой еврейской литературе название Ашкеназ служило для обозначения областей Северо-Западной Европы: первоначально территории по берегам Рейна, густо заселенной евреями, а затем Германии в целом. Отсюда — АШКЕНАЗи — немецкий еврей или потомок немецких евреев
2 – Шоа (иврит) - Катастрофа европейского еврейства – убийство немцами под руководством Гитлера и его нацисткой партии около 6 миллионов европейских евреев в годы Второй Мировой Войны. Есть данные, что число погибших приближается к 7 миллионам. возврат к началу. |