Встречи.
Главная страница

Синее и Белое. Первая страница

-3-

-Об нём-то я и хочу теперь сказать пару слов, - улыбнулся Аркадий, - Много лет я мечтал найти человека, чтобы с ним можно было бы поговорить, послушать музыку, поучить древнееврейский язык, но всегда и везде я был один. Я уже перестал верить, что сыщу такого, да только нежданно-негаданно столкнулся.

Аркадий покрутил головой по сторонам, как будто бы выискивая кого-то: "Знаешь, с самого детства я привык отмечать все советские праздники: Новый Год, 1 мая и Октябрьские. Сначала я чокался со взрослыми рюмкой компота или сока, а когда вырос, то и чем-нибудь покрепче.

-Теперь понятно, почему ты такой чокнутый, - ухмыльнулся Леонид.

-Хотя, скажу честно, - не обратил внимания Аркадий на его реплику, - Ещё до последней антиалкогольной кампании ни я, ни мои приятели по компании много не пили: как правило на всех хватало одной четвертинки. Хотя и компания-то наша совсем небольшая, на праздники или я с женой и Юриком шли до нашего друга, тоже Аркадия и Фаины или те приходили к нам. Конечно, если где-то там, в хорошем месте приходилось выпить, то я могу выпить и намного больше. Но рядом с женой водка мне что-то не идёт, да и веселья-то особого я никогда не испытываю. А если же отмечаем праздник у нас и тёша, как это полагается, сидит рядом за одним столом, то вообще не о чем и говорить.

-Чем же она тебе так мешает? - опять усмехнулся Леонид.

-Знаешь, не знаю. Как будто бы одним своим присутствием. Да и у неё лицо всегда изменится, как я появлюсь. Ну, а в тот раз я уже подумывал: "Такие очереди за спиртным. Чёрт знает, что делается дома. Обойдёмся-ка на 1 мая и без зелёного змия". Но все приятели запротестовали: "Хоть немножечко, для настроения, а иначе зачем, мол, и собираться?"

-Чтобы поговорить о политике партии и правительства, - ввернул Леонид.

-Что делать? Если все хотят, то товарищей подводить нехорошо. Потому как-то в конце апреля после работы я и пошёл купить пару бутылок. Ты же знаешь эти малахольные очереди после указу. Но делать нечего. Стал я в самый хвост. Стою. Думаю. О чём думаю, не помню. Об Израиле, наверное. Я об нё всегда думаю. Вдруг, глянь, в магазин заскочил мой одноклассник Володя, закричал: " Кто крайний?" Я обернулся. Он заметил меня и, понятно, пристроился рядом, хотя мужики сзади и заворчали. Стояли мы долго. Разговаривали много. Кончилось это тем, что Володя стал моим напарником во всех еврейских делах.

В одном из пуримшпилей (представление в честь праздника Пурим), представляемых в московских квартирах в середине 80-х годов, как-то бросили фразу: "Отец его пил, а этот и так похож".

Отец Володи - простой русский человек - от рюмки никогда не отказывался, любил заложить за воротник и делал это частенько. Правда, настоящим алкоголиком он стать не успел. После одного из обильнейших возлияний - отмечал своё 22-летие, с трудом стоя на ногах, решил поплавать и утонул, так и не узнав кого же родит ему молодая жена. Его отпрыск - худенький блондин с голубыми глазами - кроме внешности унаследовал от своего родителя также тягу к спиртному, да так развил её, что был вынужден по рекомендациям врачебных комиссий и решениям суда два раза лечиться от алкоголизма в знаменитых лечебно-трудовых профилакториях, сокращённо ЛТП.

Отбыв очередной срок лечения, Володя вышел из закрытого медицинско-милицейского учреждения, неся в своём ослабленном организме "торпеду", предназначенную помогать желающим вылечиться от алкоголизма превозмочь злой недуг. Хотя Володя и согласился на это лечение, но ещё перед первым выходом на волю из ЛТП бывалые асы алкогольного фронта обучили его не очень хитрой премудрости борьбы с "торпедой": кусочек лимона перед выпивоном. Само собой разумеется, что после освобождения он немедленно воспользовался их советом. Потому-то и в тот раз Володя решил безо всякой боязни обмыть свой выход вкупе с международным днём солидарности всех трудящихся. Это решение и позволило ему наткнуться на Аркадия.

Та памятная встреча в винном отделе перевернула всю дальнейшую жизнь Володи. Он настолько увлёкся идеями школьного приятеля, что почти перестал пить. Ну, не совсем завязал, разумеется, а так, 4-5 кружек пива в сутки и бутылку чего-нибудь покрепче, сорокаградусного в два дня. Зато начал тратить ранее посвящённое попойке время на слушание еврейских песен, чтение книг, имеющих хоть какое-то отношение к евреям и разговоры с Аркадием про Израиль. Подобное бытие не замедлило сказаться на сознании: не прошло и года, как Володя захотел уехать в Израиль. "Совершить Алию", - любил он иной раз блеснуть красивым древнееврейским словом, которому научил его приятель.

Вскоре, к радости одних, всё более и более растущему недовольству других и на удивление всего остального мира, наступила осень второго года "Перестройки и Гласности". Подхваченный этой волной нового времени и мышления Аркадий уговорил Володю съездить на пару дней в Москву, чтобы познакомиться с людьми "живущими хоть как-то еврейской жизнью и записать красивые израильские песни".

Ну, а покамест друзья должны были объяснить родственникам причину предстоящего отсутствия. Аркадий придумал, что дядя-москвич пригласил его на день рождения.

-Это впервые-то в жизни? - не поверила жена Люба, - Чего вдруг? А где само приглашение?

-А я его потерял, - ничтоже сумняшеся, выдал Аркадий, - Но обидеть дядю и не поехать я никак не могу. У меня не так много, совсем даже мало дядей, чтобы я мог их обижать, особенно, если он живёт в Москве.

Володя удивил всю семью срочной командировкой в Киев. На самом деле, почти за два месяца до поездки он бы уволен "по собственному желанию" за многочисленные прогулы, но ещё никому, кроме Аркадия, конечно, об этом не сказал.

Поездка в Москву за "еврейской жизнью" - начинание хорошее, но тут же встал вопрос: куда или к кому обратиться в столице за всем этим в те времена не совсем обычным, и, мягко говоря, внушающим вполне обоснованные опасения простому советскому человеку предметом? На первый взгляд это показалось загвоздкой, не имеющей решения. Справочник-путеводитель "Еврейская Москва" к тому времени ещё не издали. Московская родня Аркадия об этой весьма щекотливой, чтоб не сказать больше, теме знала ничуть не более оставшейся в Чернигове. Сами же неопытные провинциалы ни сном, ни духом не ведали где же искать эту самую "столичную еврейскую жизнь". Так, например, они не только не имели никаких сведений о московских синагогах, но даже не были уверены в их существовании.

Но как это изредка бывает в нашей жизни, помощь пришла с совершенно непредвиденной стороны, от которой ожидать можно было бы всего чего угодно, но лишь прямо противоположного. Повинуясь неизвестным простым смертным законам, но, как оказалось, весьма кстати для Аркадия и Володи, центральная советская пресса опубликовала несколько грозных фельетонов, изображающих в духе лучших традиций столь недавнего былого некоторых активистов Алии (репатриации в Израиль). С особым рвением бойкие партийные борзописцы живописали самыми расчернейшими красками до сплошной грязи деятельность известного отказника и узника Сиона (сидевший в лагере за сионизм – желание у ехать в Израиль) Михаила Крелина, незадолго до того досрочно выпущенного из лагеря неумолимо накатывающейся волной "нового мышления". Сказав большое спасибо советским средствам массовой информации, молодые люди поняли: "Где же искать еврейскую жизнь, как не у человека, про которого пишут такое" - и смело ринулись в волнующую неизвестность.

Велика столица, не чета Чернигову, но есть в ней Мосгорсправка. Узнав с помощью столь полезного учреждения адрес Крелина, друзья как снег на голову свалились к нему в гости, но, несмотря на свою незванность, были приняты самым радушным образом.

Впервые в жизни, попивая такой вкусный импортный чаёк вместе с не менее вкусными заграничными пирожными, по просьбе хозяина, Аркадий и Володя рассказали кое-что о себе, о Чернигове, о своих интересах, которые привели их в стольный град.

Не требовалось уж очень большой наблюдательности, чтобы обратить внимание на счастливые огоньки, заблестевшие в глазах хозяина: разве не ради этого он пошёл в тюрьму и лагеря? Разве не об этом мечтал он все эти годы? Несмотря ни на что, а то и вопреки всему, провинциальные евреи потянулись ко всем сокровищам еврейской культуры.

Потом Володя читал свои стихи, а Аркадий, как всегда, слушал их и думал: "Я хоть дураком себя и не считаю, но его стихи, или то, что он называет таким именем, не понимаю и разобрать в них ничего не могу. И, вообще, за стихи их не считаю: просто набор несвязных слов лишь говорит он его с завыванием".

Ничего, не зная о мыслях Аркадия, остальные выслушали декламацию Володи с подчёркнутым вниманием.

Гостями Крелина в тот день оказались и два совсем юных американских еврея, знающих по-русски лишь слова: "Погром. Память. Перестройкаигласность. Спасибо и дурак". Но столь куцый словарный запас не помешал им вместе с Крелиным, его женой Нехамой и её матерью Эсфирь Абрамовной захлопать в ладоши, когда они поняли по наступившей тишине, что говорящий вроде бы в рифму молодой человек уже затих и значит, стихотворение закончилось.

Завершив художественную часть, Володя перешёл к прикладному искусству: показу своих гипсовых поделок по мотивам древнегреческих мифов. Этими поделками он пытался подзаработать после увольнения. Но в провинциальном Чернигове кто заинтересуется какими-то сомнительно-неясными фигурками пусть и со звучными именами: Персей, Андромеда, Геракл (первые попавшиеся при листании книжки "Мифы древней Греции"). Потому-то с дальним прицелом Володя решил повезти их в Москву: а вдруг выгорит в столице и кто-то всё-таки клюнет и на его рукоделие?

Послушав и посмотрев, Михаил поправил ермолку, погладил свою бородку и заметил: "Всё это, конечно, хорошо и чудесно. Но уж если вы вспомнили о национальном, то и попытайтесь сотворить что-либо эдакое национальное. Понимаю, понимаю, для этого следует хотя бы приблизительно знать, с чем его едят - это не греческая мифология, про него в советской школе не говорили и не говорят. А посему, милости просим к нам поучиться".

Оказано-сделано. Так и договорились. Через неделю черниговцы возвращаются домой, в самое ближайшее время берут отпуск, по возможности и за свой счёт и приезжают в Москву пройти ускоренный курс иврита, одновременно знакомясь со всем еврейским, что только можно найти в столице. Аркадий закивал головой и начал подсчитывать на пальцах причитающиеся ему дни отдыха. Володя скромно промолчал: ну, зачем всем знать интимные подробности его трудовой биографии.

Следующим номером того запомнившегося Аркадию и Володе на всю оставшуюся жизнь вечера было их интервьюирование уже упомянутыми американско-еврейскими гостями Михаила. Узнав о провинциальном происхождении молодых людей, они просто засыпали их множеством вопросов - Михаил аж вспотел переводя. Из всех этих вопросов лишь два самых простых: "Есть ли в Чернигове синагоги и "Память" - имели такие же простые и однозначные ответы: "Ни того, ни другого нет". "Правда, - добавил Аркадий с некоторой долей стеснения: всё-таки первый раз в жизни он говорил с людьми из-за океана пусть и одного с ним происхождения, - Синагог уже нет, а "Памяти" может быть ещё".

Само собой разумеется, что американцы спросили и о дискриминации евреев при приёме на работу. Володя лишь пожал плечами. Что ещё мог ответить "галахический еврей" (еврей по матери), по паспорту русский и, к тому же никогда ни на какие должности не претендовавший. Имеющий 5 параграф (в советском паспорте - национальность) Аркадий подумал, что вообще-то он даже и права не имеет отвечать на этот вопрос: ведь он не знает. И потому, покачивая головой, говорил он весьма уклончиво: "Не знаю точно. Лично я как простой работяга дискриминации тоже не испытывал, - не вспоминать же два сомнительных случая времён туманной юности, - Но среди особенно больших начальников: секретарей райкомов, обкомов, не говоря уже о выше, евреев, наверное, нет. Зато масте`ра, инжене`ра, врачи, учителя и даже некоторое количество офицеров в армии есть".

Внимательнейшим образом, выслушав все ответы, американцы достали из своих огромных сумок талесы (молитвенная накидка) и предложили их в подарок. Володя взял молча. Аркадий заметил: "В прямом смысле слова я Богу не молюсь и талес мне, может необязательно".

-Талес должен быть в доме каждого еврея, - ответил американец.

-Ну, если американские друзья говорят, что талес должен быть в доме каждого еврея, то мне будет очень приятно хранить его у себя. Этот подарок будет мне очень дорог. Как, Михаил, вы сказали, благодарят евреи? "Тода раба", - улыбнулся Крелин. "Тода раба", - сделав серьёзнейшее лицо, повторил Аркадий, и потом талес лежал среди главных московских подарков рядом с ермолкой, которую позже подарил ему какой-то иностранец в московской синагоге на праздник Симхат Тора.

Неожиданно один из американцев спросил: "А можно ли приехать в Чернигов?"

Положив подарок в чемодан, Аркадий вконец расчувствовался и радостно закивал головой: "Да, да, да", но неожиданно подумал: "Ну, о чём я буду говорить с ними? Английский я знаю совсем плохо: еле-еле вытянул на тройку в школе. Древнееврейский не знаю совсем и вряд ли успею выучить до их приезда. Эх, приехали бы американцы знающие русский язык. Но разве скажешь такое?" В слух же он продолжил: "Конечно, приезжайте. Мы сможем посидеть у моего папы, попить чай со сваренным моей тёщей вареньем, - про себя он добавил, - Должна же быть и от неё хоть какая-то польза, - А если захотите, - Аркадий лукаво подмигнул, - То и водку. Я покажу вам весь наш город и, обязательно - еврейские места. Если же возникнут трудности с гостиницами: там без большого блата не обойтись, а у меня даже маленького нет, то, вообще, остановитесь у папы и на столько времени на сколько захотите. Я буду очень рад, да и папа слова против не скажет".

Чтобы не быть голословным Аркадий дал американцам адрес отца. Те поблагодарили, а Аркадий ещё раз с тоской подумал: "Ну, о чём я буду говорить с ними? И папа не помощник: кроме русского и украинского он знает только идиш".

Не догадывающиеся о сомнениях своего нового приятеля, молодые люди поблагодарили.

Затем американцы попросили разрешения сфотографировать своих советских соплеменников. Володя покраснел как рак и робко забился в угол. Аркадий скромно улыбнулся: "На такого красавца как я плёнку тратить не стоит". В ответ гости очень серьёзно возразили: "Мы - евреи и нам интересно собирать фотографии еврейских лиц".

возврат к началу.