|
Синее и Белое. Первая страница |
Синее и Белое -14-Последним рассказал Леониду о войне высокий, беловолосый, пожилой, тоже родившийся в Чернигове Пётр Григорьевич: «До войны я с родителями жил в пристройке к закрытой в 20-е годы церкви. В соседней клетушке ютилась еврейская семья: старуха, её сестра, дочь сестры и очень красивая девочка Лена – моя ровесница». Пётр Григорьевич тяжело вздохнул, печально улыбнулся и продолжил: "В первые же дни войны сестра старухи и её дочь успели эвакуироваться в Ташкент. Уж если евреи эвакуировались, то не в Сибирь: там холода, а в Ташкент - город хлебный. Я слышал, как моя мама говорила, что старухе тоже предлагали уехать, но она отказалась, сказала, что она бедная, ну, кому она будет нужна. До войны она жила на мизерную пенсию и потому подрабатывала продажей семечек на базаре. Почему не уехала Леночка я не знаю". -Ну, да, ташкентский фронт. Это мы понять можем. Это антисемитизм или что это? - подумал Леонид и спросил, - Пётр Григорьевич, вы не помните, немцы передавали что-либо по радио перед тем, как уничтожить евреев? Обещали их куда-нибудь вывезти? Может быть в Палестину? -Может, и передавали, да я не помню. -А вам что-нибудь известно о крестившихся перед приходом немцев евреях? -Нет. -А про евреев, уплывших из Чернигова на пароходе, который немцы потопили, вы что-нибудь знаете? -И об этом слышу в первый раз. Много ведь чего люди говорят. Разве сейчас установишь, где она - правда. Я расскажу то, что видел своими собственными глазами. Уже через несколько дней после начала оккупации я увидел, как немцы вели по городу евреев. В колонне шли и мои соседи: старуха и девочка Леночка, которая заплела в свою косичку очень красивую красную ленточку. Леночка заметила меня, помахала рукой и улыбнулась: она совсем понимала, что происходит. -А вы понимали, что происходит? -Да, мы уже знали, что евреев убивают. Я подбежал к дороге: хотел попрощаться. Но в этот момент они поравнялись со столбом, на котором сидел электрик. Он перестал работать и злорадно закричал: "Ага, евреи! Наелись курочек! Теперь уж никогда не будете есть". Не тем он кричал, совсем не тем, - опять вздохнул Пётр Григорьевич, - Те, кто курочек ели, продолжили их есть в Ташкенте, да ещё пловом закусывали, а в городе остались старики, старухи, дети и один беднее другого. -Пётр Григорьевич, а перед тем как повести на расстрел евреев собирали на улице Коцюбинского? -Нет, я хорошо помню, их собирали совсем в другом месте, на улице Ленина. Её тогда ещё даже не успели переименовать. -А вы видели машины-душегубки? Пожилой человек покачал головой: «Да, нет. Евреев расстреляли где-то в пригороде Чернигова. Затем на базаре, в очередях, на улицах немцы выискивали людей "еврейского типа" - чёрненьких, кучерявых, горбоносых, кричали им: "Юде, ком" и уводили на расстрел. Попадались и русские, к их несчастью, похожие на евреев. Некоторые из них чуть не заплатили за свою внешность жизнью. Моя мама рассказала, что после евреев немцы расстреляли всех сумасшедших из городской психбольницы. А потом по всей области ловили и убивали цыган. Помню, я подрабатывал покупкой у солдат спичек и сигарет, а потом перепродавал их в деревне. Иду я один раз, а навстречу мне солдат-венгр. Я специально для этих дел выучил несколько венгерских слов. Вот я его и спрашивают по-венгерски: "Спички и сигареты есть?" - "А у тебя деньги есть?" - вопросом на вопрос ответил солдат. "Есть". "Ну, так получи", - сказал солдат и так огрел меня по уху, что пару месяцев звенело. Ещё помню, что в городе постоянно кого-нибудь вешали и жили мы впроголодь, пока мама не устроилась на работу и не стала получать продовольственные карточки. Центр города немцы разбомбили в самом начале войны и когда пришли, то устроили там лагерь для военнопленных. Зимой я видел полуодетых людей, их почти не кормили, жили они в землянках и мёрли как мухи. А после войны вернулись евреи из Ташкента. Среди них была и сестра старухи. Она тоже получала очень маленькую пенсию и тоже подрабатывала продажей семечек на базаре. Но несколько лет я её уже не вижу. Умерла, наверное. -Скажите, а партизаны освобождали Чернигов? -Я об этом ничего не знаю. Сторона, бывшая в 41 году дальним пригородом Чернигова без малого 50 лет спустя даже не окраина его. Но попавший в городскую черту этот уже ставший совсем жиденьким перелесок с большими прогалинами так и остался белой вороной среди подползающих к нему со всех сторон предприятий и жилых кварталов. Метрах в 20 от поворота дороги, среди нескольких берёз и елей стоит сероватый, ничем непримечательный обелиск. По-русски и по-украински он извещает прохожих, что под ним лежат более 15 тысяч советских людей, уничтоженных немецко-фашистскими захватчиками. Невдалеке белеет многометровый обелиск суровой Родины-матери, перед которым уложены ряды чёрных плит без всяких надписей. -Вот он - конец черниговского еврейства. О нас ни слова. Смели, как грязь со стола. За что только? - свесил Аркадий голову набок, - Почему? Думаю, думаю, ум за разум заходит, а так и не понимаю: за что они нас? Чем мы им навредели? Что мы сделали? -Сколько ни читай, ни разговаривай, ни думай - не понять, не принять, не осознать. Первый погром как будто бы был ещё в Киевской Руси. Потом понеслось, поехало: Хмельницкий, гайдамаки, черта осёдлости, кантонисты, геноцид гражданской войны, сталинщина, самая большая в еврейской истории Катастрофа, организованная немцами - изобретателями Бабьих Яров и Освенцимов, этноцид замалчивания наших славных дней... Всё что погромной душе угодно... После хмельнитчины раввины запретили евреям селиться на этой земле... Да где там... народ жестоковыйный, умнее всех… Умнее всех? Каждый раз недобитые евреи возвращаются на пепелища. Зачем? Для следующего погрома? - куда-то в пространство произнёс Леонид. Говорят (кто проверит?), что где-то здесь находятся братские могилы расстрелянных или отравленных газом евреев. Говорят, что чуть ли не несколько дней после акций стонала и дышала свежевынутая земля над братскими могилами, над невезучими, кому не выпал даже последний удачный жребий этой жизни: счастье быстрого конца. Как представить, как прочувствовать последние мгновения раненого, полузадушенного человека, пришедшего в себя в окружении липких, испачканных кровью, потом, рвотой, испражнениями трупов? Трупы снизу, трупы сбоку, трупы сверху. Давят чугунными прессами налившиеся всей своей мёртвой тяжестью безвинно и безвременно лишённые души тела. Но вопреки всему в ком-то ещё теплится жизнь. Кто-то воет, кто-то плачет, кто-то скулит. Возможно ли, испытывать чувство сильнее, чем желание выбраться, вылезти, бежать из этого настоящего, созданного немецкими представителями вида Номо ада (ставшее уже совсем избитым сравнение: куда там средневековому Данте с его кругами)? Мыслимо ли сильнее жаждать освободиться от смрада, от ужаса, от безнадёжности? Возможно ли, более хотеть вздохнуть полной грудью? Но неумолимая судьба заготовила лишь один исход - смерть и нет большего счастья, чем покинуть этот жуткий мир, как можно быстрее. Говорят, что здесь покоятся и цыгане: ещё одни безвестные жертвы теоретических выкладок немецко-нацистских "учёных-расоведов", и душевнобольные, чьей единственной виной была поразившая их болезнь, и партизаны, и просто случайно подвернувшиеся под кровавую немецкую руку. Все они смешаны с еврейскими останками, составляющими большинство, а то и абсолютное большинство, как почти во всех безымянных братских могилах - следах чумоподобной эпидемии начала 40-х годов XX века. И этот мор был рукотворным детищем обитателей века, отличающегося необычайно высоким процентом высокообразованных, сотворивших всяческие мифы и необычайно развивших всевозможные науки. Зима вспомнила о своих обязанностях: подул холодный, резкий ветер, нагнал низкие, грязные тучи и повалил густой, липкий снег, покрывая обелиск, Родину-мать, чёрные плиты и всех живых, пока ещё спешащих по своим столь различным делам. Прошло несколько лет. Распался "Союз Нерушимый". Украине позволили провозгласить независимость. Еврейская самодеятельность как будто бы перестала быть объектом самого пристального внимания соответствующих органов. Володя с семьёй уехал в Израиль. Аркадий продолжал работать на своём молокозаводе, всё более и более входя в роль функционера "еврейского движения", пока, наконец, не превратился в инструктора по Алие – переезду в Израиль. Последняя должность окончательно отохотила его от желания самому совершить это столь пугающее "восхождение" Но неожиданно для всех активной сторонницей Алии - переезда в Израиль стала Люба. "Воспитал жену на свою голову", - ругал себя Аркадий. Вопреки сопротивлению всех остальных членов семейства, включая самого большого противника этого мероприятия "инструктора по переезду", Люба смогла настоять на своём и три поколения, три семейства оставили Украину и приехали в Израиль... И, как пишут, здесь начинается совсем другая история. возврат к началу. |