Встречи.
Главная страница

Синее и Белое. Первая страница

-13-

-Ох, горе наше, горе! На что же это похоже: врываются средь бела дня, кино не дают посмотреть, - приоткрыв дверь, в щёлочку подвыла несчастная мать молодого человека.

Саша опять зябко повёл плечами, и в лице его проблеснуло что-то жалкое и слабое.

-Евреи живут тут больше 1000 лет, о них даже в "Повести временных лет написано", хотя некоторым это может быть и неприятно, - сказал Леонид.

-Чувствуется - ты подкован, а я вырос здесь. Конечно, встречается и антисемитизм... бытовой, но я уж сам как-нибудь разберусь, - вяло и тихо пробормотал молодой человек.

-В данном случае антисемитизм абсолютно ни при чём. Можно даже допустить - хотя и совершенно фантастическая вещь, - что его совсем нет, а евреи были и ещё кто-то есть, кого не смогли окончательно отучить быть евреями...

-Вас хорошо натаскивают. Сразу видно - денег не жалеют, - прервал Саша Леонида.

-Чего жалеть на хорошее дела-то, - ухмыльнулся Аркадий.

-Хорошее ли?" - тихо спросил хозяин.

-Очень, - закивал Аркадий.

-Не исключено, что в этой синагоге молился твой дед, - сказал Леонид.

-Нет, он был коммунист, - гордо произнёс Саша.

-Ну, так прадед уж точно молился и говорил по-еврейски, а по-русски - даже хуже твоей бабушки. Весь мир ищет свои корни. Негры в Америке хотят узнать о своих африканских предках. Эскимосы копаются в вечной мерзлоте, лишь бы обнаружить отеческие останки. Пигмеи ищут в джунглях под лианами. Все хотят знать кто они? откуда? и сохранить из прошлого, что возможно. Только евреи пытаются всё забыть и других убедить, что они всё забыли. По-русски таких обзывают: Иванами родства не помнящими. Над такими людьми смеются. В глубине души их просто презирают, - сказал Леонид.

-С тобой трудно спорить: чувствуется, ты подкован.

-Подковали за большие бабки, - подумал Леонид и опёрся о стол, - Зачем или о чём здесь спорить-то? Просто требуется самоуважение. Человеческое достоинство. Минимальное, кстати.

За дверью опять взвизгнули, но слабенько, теряя последние силы: "Ну, фильм-то ведь, действительно, кончится".

-Камо грядёши? - произнёс Леонид.

-Не понимаю, - пожал плечами хозяин.

-И не надо, хотя это и не запрещённый иврит.

Саша поглядел себе под ноги и пробурчал: «Хорошо, очень хорошо вас учат, но я живу в реальном мире.

-А все еврейское - это нереальное, потустороннее, - усмехнулся Леонид, - Только учти: твой реальный мир может оказаться самым ирреальным. До свидания.

-Пока. Будь здоров, - бросил Аркадий, и молодые люди ушли, услышав на прощание радостный вздох облегчения всех трёх поколений семьи.

-Теперь ты видишь, среди каких людей я живу, - вздохнул Аркадий, когда они спускались по жалобно поскрипывающей лестнице, - Непонятно только одно: зачем я-то это делаю?

-По глупости, которая не есть оправдание, но только отягчающее вину обстоятельство, как алкогольное опьянение.

-Такие евреи водятся не только в нашем Чернигове.

-Об этом можешь мне не говорить. Уверен, что кроме обитателей городов и весей нашей необъятной Родины, они встречаются и в Нью-Йорке, Париже, Лондоне и прочих городах и весях, куда только не забрели евреи.

-Мой дядя - кандидат наук, на пенсии. Родился и живёт в Москве. Когда он узнал, что я посещаю еврейские дома, где говорят по-древнееврейски и делают что-то еврейское, то, как закричит: "Там на 10 человек 4, а то и 5 из КГБ. Я не хочу, чтобы за моей квартирой следили. Я требую: или ты перестаёшь бывать там, или, чтобы ноги твоей больше в моем доме не было. Так я и лишился дяди.

-И тёщи тоже, - напомнил Леонид, - Хотя, дядя-то уж и не знаю честность его правил, ошибся только в одном: не 4 или 5 человек из КГБ, а скорее. 7 или 8… хотя, может я и преувеличиваю. У страха глаза-то велики…

На следующее утро сослуживица Аркадия полная женщина с круглым лицом в окружении рыжеватых волос встретила Аркадия и Леонида возле автобусной остановки на одной из окраинных, почти сельских улочек города и повела к себе. Её муж всю оккупацию провёл в Чернигове и обещал рассказать о военном времени.

-Вы уж не обращайте внимания на наши трущобы, - подвела Валя гостей к небольшому домику за невысоким штакетником в окружении парников и старых фруктовых деревьев, наливающих соком новой жизни молодые почки грядущей весны.

-Леонида уже ничего не испугает, он у нас ночь переспал, - усмехнулся Аркадий и оказался совершенно прав. По сравнению с обиталищем его отца здесь не только в открытую не ползали легионы тараканов, но царила почти идеальная чистота и едва не стиль модерн: полированная мебель, полная хрусталя горка, ковровые дорожки, по которым бегали, визжали, дрались 4 небольшие, рыженькие собачки.

На покрытой ковром софе, заложив руки за голову, с папироской - трубой рта, смотрящей прямо в потолок, лежал хмурого вида мужчина в майке и тренировочных. Увидев гостей, он почесал большим пальцем правой ноги левое колено, потянулся, бросил папиросу в стоящую на полу хрустальную пепельницу, до краёв наполненную окурками, часть из которых ещё дымила, сладко зевнул и сел, потирая, стопа о стопу.

-Вот, Василий Иванович, это я тебе говорила, - представила гостей Валя.

-А, - неопределённо промычал Василий Иванович, - Ну, та що вы хотите?

-Я собираю воспоминания очевидцев о немецких злодеяниях в годы войны и, прежде всего, в отношении - евреев.

-Добре, - взял хозяин из пепельницы ещё горящую папироску, докурил её и приступил к рассказу, беспорядочно мешая украинский язык с русским и через 2-3 слова вставляя совершенно неприличное, часто многоэтажное ругательство.

Сидевшую на стуле возле стола Валю, каждое непристойное выражение супруга, как укол иголкой заставляло краснеть, вздрагивать, взвизгивать, подскакивать, возмущённо вскрикивать: "Ай, да брось ты, Вась! Ну, разве так можно?!" Создавалось впечатление, что она впервые слышит речь своего спутника жизни.

Несколько её замечаний Василий Иванович пропустил мимо ушей, а затем, в ответ на очередное неудовольствие супруги, слегка повернул голову в её сторону и равнодушно-ленивым голосом бросил всего два слова: "Цыц, падла!"

Валя покраснела, нахохлилась, сердито буркнула что-то, но замолкла, до поры, до времени прекратив всякое неразрешённое благоверным недовольство.

-Можно записать вас на магнитофон? - спросил Леонид.

-Валяй, - махнул рукой рассказчик.

В подтверждение того, что родители Василий Ивановича жили в одном из районов Чернигова, населённом, в основном евреями (на всю улицу их семья была единственная нееврейская - украинская) он до сих пор помнил несколько еврейских ругательств, которые, войдя в раж, начал вставлять вместо русских, с удовольствием приговаривая: "Так там у вас что ли: кишен тухес бала-бустен" (грубое еврейское ругательство, идиш).

Рассказ об уничтожении евреев Чернигова Василий Иванович начал следующим образом: "Промеж евреев, як и посеред всих остальных, е богати, середняки и бидны. В 41, ще до тих пир, як немцы почалы бомбить Чернигов, богати евреи вже вси булы в Ташкенте. Середняки чухалыся-чухалыся, в конце концов, сили на 2 пароплава, що плыли вниз по Десне. Вдруг налэтилы немецкие лiтаки и разбомбили те пароходы. Вси плывшие на них евреи загинули. Из оставшихся евреев, до прихода немцев були покрестившиеся и какое-то время немцы их нэ чипалы, але потом всэ ривно всих загубили".

-Знав, та и батька говорил, - недовольно ответил рассказчик и продолжил, - Як тилько немцы взяли Чернигов вони тут же 3 раза передали по всим городским громкоговорителям: "Евреи города Чернигова! Вы должны собраться 12 октября у Коцюбинского 40 с вещами и продуктами. Вас всех отправляют на Землю обетованную в Палестину".

-Куда, куда? - впервые услышал Леонид такую версию организации еврейского уничтожения.

-В Палэстину, на зэмлю обэтовану.

-Неужели так прямо и говорили?

-Я тоби размовляю. Вони, бисы, так и говорили, щоб я сдох, гевалт.

Василий Иванович помолчал, опять закурил и, задумчиво выпуская из-за рта колечки дыма, заговорил вновь: "Як приказали толпа евреев с вещами, женщины та дети, старики та старухи запрудила улицу Коцюбинского. Прибули дви машины-душегубки. Я i ещё несколько украинских хлопцив пыталыся заглянуть в сэрэдину - що там? Лавки для сидения.

-В кабину шофёра? - спросил Леонид.

-Не, в саму камеру.

-В душегубках окон не было и лавок для сидения токе, - подумал Леонид, но больше прерывать рассказчика не стал.

-Але украинский полицай нас отогнал. Загнали евреев в сэрэдину, та повезли за город. Пока доехали все вже скопытились. Немцы и полицаи выбросили мёртвых в приготовленные биля лиска рвы, вернулись и опять, пока не перевезли всих. Спаслась лишь видна учителка. Она сняла трусы, поссала на них и дышала через них. Вот она живой и осталася. Когда её выбросили в рiв, то она выбралась из того рову, драпанула и до цього часу жива".

Василий Иванович, а кто освобождал Чернигов? - спросил Леонид.

-Как кто, Червона Армiя, Советская.

-А партизаны освобождали?

-Партизаны, - усмехнулся он, - Об этом мы не слыхивали. Зато помню, як 10 итальянских солдат бегали за очень красивым петухом. Поймали его, вырвали з хвоста перья, воткнули их в свои фуражки, а петуха отпустили.

Перед тем как перейти к рассказу о жизни при немцах вообще, Василий Иванович потребовал выключить магнитофон. Убедившись лично, что его больше не записывают, он заявил: "В селах в оккупацию жили очень неплохо, не хуже, чем до того при Советах, а то и лучше".

Всё это время, утихомиренная мужем, Валя насуплено помалкивала, но услышав такую ужасную крамолу - куда до неё какому-то там мату - возмущённо закричала: "Брехня всё! Очень плохо жили. Хоть я сама ничего не помню: я в 40 родилась, была очень маленькая, но все родственники рассказывают".

-Молчи, дурна, - бесцеремонно перебил жену Василий Иванович, - В городе йисты было нечего, нэ про то ричь, а в селе, справные сэляни мали всего достали, та ще приторговывали. Погано було лишь в случае пригода, тодi немцы расстрилювали кажного 10-го з биля лежавшего миста. Потому, не дай Боже, що случалось в селе или биля, то вси втикали до лiсу.

Василий Иванович опять помолчал, закурил новую папиросу, почесал живот и сказал: "Всё и осталось почти без перемен, лишь названия сменили: бургомистр, например, появился. Деньги ходили и советские, и немецкие. Шоб здобути продовольственные карточки и заодно какую-нибудь специальность я решил пiти учиться на сантехника. Знакомый в бюро по трудоустройству предупредил, что в конторе я, не дай Бог, не заговорил по-русски, но тiльки, ридна мова, по-украински. Стал я учеником сантехника и зажил намного ситнее. Кроме грошей получал я на продуктовую карточку хлiб, спирт и сигареты. 3 тих пiр я и почал пить и курить и не прекращаю до сих пiр. И ещё раз нам повезло. Копался я на железнодорожной станции и нашёл склад соли под грязюкой. Поки що невiдомо откуда не набежала тьма народу, я и мама успели набрать несколько ведре и потом ходили в окрестные села менять её на хлiб й мясо. Зайн гезун. До свидания, идиш, неправильное"

возврат к началу.