Встречи.
Главная страница

Синее и Белое. Первая страница

-10-

-Всё-таки умеют они... Не откажешь им в этом: "Чем будешь искупать вину?" Это тебе не хухры-мухры. Кровью, вестимо. Ну, и что дальше?

-После чего предложил мне телефоны, по которым я должен звонить и сообщать о всех людях интересующихся еврейской культурой и историей...

-Ага, совсем и не кровью, кому она нужна-то. Для искупления вины перед Родиной, обязан, значит, тоже писать оперу. Не перевелись ещё на Руси Святой сексоты, коли плодят их Леонид Николаевичи, по паспорту, естественно, какой-нибудь Кузьма Всеволодович. Гоголю было скучно жить, а нам что-то страшно... и есть почему: "интересуемся еврейской культурой и историей", что в стране победившего Октября есть грех...

-И дальше написано: "В настоящее время в городе Чернигове полностью отсутствует даже элементарная еврейская культурная и религиозная жизнь, и на моё замечание о желательности в нашем городе еврейской самодеятельности Леонид Николаевич категорически ответил, что об этом не может быть и речи.

-Если Партия не велит...

-Я считаю, что все действия, совершенные в отношении меня, незаконны, они были сделаны с целью запугать меня и других евреев Чернигова и воспрепятствовать пробуждению в них интереса к национальной истории и курсу на Перестройку, Гласность и демократизацию общества. Они противоречат и национальной политике КПСС...

-Как же люблю я такие обороты, балдею от них просто... – картинно закатил Леонид глаза к небу.

-Прошу Вас разобраться...

-Вас - это никак председателя КГБ?

-Ага: "... в этом деле и дать распоряжение о возврате всего моего незаконно изъятого имущества. Прошу Вас дать распоряжение об ограждении моих родственников и меня от шантажа и запугивания, совершаемого сотрудниками черниговского КГБ".

-Каким ты был лихим мужиком таким ты и остался. Ну, и выполнили они твоё распоряжение?

-Несколько раз после того меня вызывали на допросы. Пару раз разговаривали грубо, допытывались про всё, угрожали сгноить в лагерях. Потом вдруг пришли к папе, я тогда был как раз у него, двое по поводу моей жалобы. И очень интересно мы поговорили. Они мне сказали, что со мной связано лишь из-за Орлова. Хотя я-то видел бумаги и с данными обо мне, где было написано, например, что ко мне заходил троюродный брат (в этом году всего-то один раз) и сказал, что ему не нравится израильская музыка. Один из проверяющих так и сказал: "Пускай не слушает". Вообще, разговор был очень интересный и полезный.

-Ещё года полтора тому назад этот интересный разговор закончился бы для тебя полезней некуда: усвистали бы тебя в места значительно более отдалённые - это тебе не мордобой с резней и поножовщиной в шабес (суббота, идиш из иврита) на танцульках в сельском клубе, - заметил Леонид.

-Мне сказали: "Куда хотите туда и пишите. Кого хотите того и приглашайте к себе в гости", - когда я сказал, что хочу пригласить к себе в гости кого-нибудь из Израиля. Обещали отдать все вещи, включая фигуры из гипса. Пообещали поговорить с работниками КГБ, чтобы они были тактичнее. В конце я написал, что рассмотрение моего заявления не имеет больше смысла. Потом мне отдали все кассеты, фотографии и книги. Дневник сначала не отдали. Сказали, что должны послать его на экспертизу и если что-то будет антисоветское, то со мной ещё встретятся в прокуратуре. Через несколько дней позвонили и сказали, что должны отдать всё оставшееся, в том числе гипсовые фигуры и дневник и даже подъехали за мной на работу. Володю тоже не посадили, но я теперь с ним не встречаюсь... Хотя ему это и подстроили, но он тоже аферист хороший. И опять я один. Вот такая история.

-Замечательная история. Всё-таки до удивительных времён удалось нам дожить. Пожалуй, и впрямь "Перестройка и Гласность" на дворе. Того и гляди, границы откроют и потечёт через них всяческий свободный до ужаса обмен людей и идей. Кто ещё несколько лет тому назад мог и мечтать об этом. Чудеса, да и только.

Молодые люди шли по одной из центральных улиц города: 9-10-этажные башни, большие магазины, оживлённая толпа. Неожиданно за последним современным строением, как грибы осенью, выросли из-под земли одноэтажные домики, один из которых - деревянный, облезлый, за обшарпанным забором - принадлежал отцу Аркадия.

Запертая на засов скрипучая калитка вела во двор, в нескольких местах которого были протянуты верёвки на высоте груди человека среднего роста. Протоптанная в снегу тропинка соединяла обитую оборванным дерматином дверь веранды, заставленной старой, в основном поломанной мебелью, и покосившийся туалет в углу участка, возле которого переливало всеми цветами радуги, от выливаемых сюда помоев, жирное пятно на грязном, осевшем сугробе.

Почему-то именно в маленьком, пропахшем мочой и грязью коридорчике с умывальником и газовой плиткой Аркадий вдруг зачастил нечто маловразумительное, из чего лишь через несколько минут Леонид понял, что вчера он проводил здесь день отгула с первой женой Володи. Им неожиданно помешал незнакомый человек, который назвал себя Борисом из Каунаса, упомянул очень многих московских знакомых Аркадия, в том числе и Леонида, и предложил купить у него израильские марки.

-Я очень не хотел. Почти все такие марки у меня есть, а делать гешефты я не люблю, особенно, с евреями. Но Борис уговорил меня. Он сказал, что именно этих денег не хватает на покупку электроники для каунасской еврейской самодеятельности, а такая электроника имеется только в Киеве. И самое главное, продавать в Каунасе израильские марки всё равно, дескать, как самому на себя писать донос в КГБ.

Скрепя сердцем, Аркадий обменял 65 рублей на совершенно не нужные ему марки. Человек ушёл. Любовница тоже. Отгул бессмысленно пропал.

-Это правда, про КГБ в Каунасе? - спросил Аркадий. Леонид никак не мог вспомнить никакого Бориса из Каунаса, очень удивился его заявлению, но в ответ лишь пожал плечами.

Аркадий хотел сказать ещё что-то, но в этот момент в коридорчик вышел его отец - седой старик, говорящий намного медленнее своего сына, но временами - ещё непонятнее. Из-за спины Натана Исааковича выглянул родной брат Аркадия - коротко подстриженный, тронутый первой сединой, обросший щетиной дебил.

Гостей ждали. Приготовленный Натаном Исааковичем обед стоял на газовой плитке в маленькой кухоньке украшенной висящими там и сям гирляндами чеснока и лука и пропахшей смесью ароматов, среди которых выделялись запашок чего-то подгоревшего и амбре застоявшегося помойного ведра.

Отец с сыновьями и Леонид сели обедать за прямоугольный, при малейшем прикосновении покачивающийся стол с разъезжающимися ножками на неровном, скрипучем полу большой комнаты. Стены жилища оплакивали былое печально застывшими слёзками обильно свисающих кусков обоев. Мебель последний раз поменяли не раньше начала пятидесятых, может быть даже до очищения мира от "гения всех времён и народов».

Аркадий ел так же быстро и суетливо, как и говорил, время от времени смешивая в одну кучу слова, жевание и глотание. Натан Исаакович говорил меньше, ел медленнее, часто улыбался, поглаживая свой седой, но обильный ёжик. Лёвчик молча жевал, страдальчески морща лоб, отчего его низко посаженные, большие уши непрерывно двигались.

-К тебе заходила Ида Борисовна, - посмотрел Натан Исаакович на старшего сына.

-Ида Борисовна, - подмигнул Аркадий Леониду.

-Ага. Она чего-то там боится. Ты куда-то вовлекаешь её сына.

-Я просто хотел... - зачастил Аркадий, но неожиданно замолк на полуслове и развернулся к отцу, - Расскажи нам лучше, что я просил.

Натан Исаакович не спеша дожевал, отрезал кусок хлеба сосредоточенно грызущему мозговую кость Лёвчику и неторопливо, врастяжку, всё так же загадочно роняя улыбки, начал: "До войны в Чернигове были еврейские школы, техникум, училище, клуб, три большие хоральные синагоги и две маленькие. Немцы стёрли всё. Остался лишь один мёртвый пустырь. Когда же вернулись евреи с фронта и с эвакуации, то возродить им ничего не позволили. Время было такое, что про еврейское боялись даже заикнуться. Потом страх остался, а интерес пропал, совсем другие заботы замордовали людей. Только мой Аркаша с самого детства всё что-то спрашивал, уж и не знаю, что в нём проснулось. А сейчас, кто бы мог подумать, многие заинтересовались". Пожилой человек обернулся и указал на полку секретера, где стояло несколько книг из библиотеки "Алия", в том числе знаменитый "Эксодус", учебник иврита, лежали магнитофонные кассеты, календарь еврейских праздников и гипсовые овалы, видимо ожидавшие отправки на Запад и в Израиль.

-Удивительно, откуда только что берётся, - пробормотал Леонид.

-Так вам про Галаку? – отодвинул от себя тарелку Натан Исаакович.

-Да, да, - закивал головой Аркадий.

-Сам-то я помню о тех событиях не так уж много, но когда я подрос, папа мне часто о них рассказывал. Было мне лет 7, когда от местечка к местечку побежал страшный слух о том, что в нашей губернии начала орудовать новая банда, которая грабила и убивала только евреев. Стало известно и имя атамана - батько Галака. Все со страхом говорили, что Галака хочет не столько ограбить евреев, сколько убить их, чтобы «очистити рідну Україну від жидів». Вскоре выяснили, что фамилия Галаки - Васильченко и что он - сын богатого украинского крестьянина. И хотя Галака до революции жил весьма безбедно, но ещё с молодых лет он начал промышлять воровством. Как-то раз он украл быка у богатого еврея. Но вскоре его поймали, жестоко избили и сдали в полицию. За эти и многие другие свои художества, которые стали извести на следствии, он и получил срок. Евреи говорили, что именно из-за этого Васильченко возненавидел нас и лишь ждал своего часа для мести. И этот час наступил вместе с безвластием гражданской войны: Васильченко стал Галакой и полил еврейскую кровь, словно грязную воду. Банда терроризировала всю губернию. После её набега оставались только дымящиеся развалины и горы обезображенных еврейских трупов. Бандиты не щадили никого: ни грудных детей, ни древних стариков. К тому же убивали евреев не сразу, а мучили их до последнего вздоха, изгалялись до ужаса. Евреи нашего местечка Репки организовали отряд самообороны. Ядром его стали несколько евреев-солдат, которые прошли Первую мировую войну. В их числе был и мой отец: он провоевал с августа 14 до февраля 17. Губернское ЧК послало к нам своего представителя по фамилии Ерёменко. Он должен был завозить все необходимое и обучать бойцов самообороны. Ерёменко и правду завёз в местечко несколько ружей, пулемёт и ящик патронов. А вот проводить учения наотрез отказался. Он всё время твердил, что бандитов испугает сам звук выстрелов. Тратить же достояние республики на стрельбу по мишеням, когда на повестке дня стоит, дескать, решающий вопрос революции: быть ей или не быть, когда вся внутренняя и внешняя контра подняла голову, он не позволит. Амуницию необходимо беречь! Тот же, кто так не думает, тот саботажник и пособник самой поганой контры. Хватит того, что сам он прекрасно владеет пулемётом и несколько евреев-солдат умеют стрелять из ружей... Во время наступления банды Галаки на местечко Репки пулемётчик Ерёменко куда-то исчез, а евреи с ужасом обнаружили, что их единственный ящик боеприпасов содержит лишь холостые патроны. В тот день вырезали всех находившихся в местечке, в том числе мою маму, двух сестёр и брата. Я и папа спаслись только потому, что успели убежать и спрятаться в лесу. Наша семья с незапамятных времён жила в Репках, но после погрома возвращаться было некуда, и мы уехали в город. Папа женился второй раз и у меня появились сводные братик и сестрёнка. Их убили уже немцы в 41. Вскоре следователи ЧК выяснили, что Ерёменко оказался другом Галаки ещё с дореволюционных годов: вместе с ним промышлял разбоем. Он-то и поставлял бандитам оружие, в том числе и всё выделенное для нашего местечка. Ясно, что передавал он им и все сведения. В конце концов, банду выследили и разгромили. Ерёменко поймали и расстреляли, а вот батька Галака улизнул и дальнейшая судьба его никому из нас неизвестна.

возврат к началу.