Встречи.
Главная страница

Миг Цахала. Первая страница

-34-

Предупреждение: в силу крайней необходимости используется ненормативная лексика!

-Нет порядка, - сказал бывший советский офицер-танкист Матвей.

-Мы получали патроны пригоршнями. Сегодня, когда разгружали патроны, даже не оставили охраны. Любой мог украсть столько патронов, сколько хотел, - бросил Вениамин-большой офицеру и, обернувшись, продолжил по-русски, - Всё-таки то бюрократическое крючкотворство, которым мы так возмущались в СССР, имеет смысл. Там патроны получали под расписку и так же отдавали гильзы. Речь-то идёт о боеприпасах, которыми стреляют.

Заговорил старшина роты Лугаси: "Когда мыли туалет, нашли кем-то спрятанный штык от "Галиль". Кто-то хотел его украсть. Мы должны у всех проверить личные вещи".

-Кто хотел давно все увёз. Штык-то всё равно нашли. Обыскивать нас не имеете права, - загалдели несколько голосов.

В это время в зал вошли представители военного министерства, чтобы раздать солдатам личные дела и сообщить им места будущей службы. Для этого заставили всех сесть на пол.

На первый план опять вышел заместитель командира лагеря и выкрикнул: "Ну, так кто же всё-таки отказался показать содержимое сумок? Поднять руки".

Из отказавшихся 15, а то и 17 человек подняли руки лишь "румын" Дани и Гершензон; остальные скромно отсиделись.

-Пройти сюда, - подполковник указал на площадку напротив баскетбольного кольца.

-А теперь показать, что внутри.

-Покажите мне закон, где написано, что вы имеете право на обыск, - прорычал Илья, подумав. - Какого чёрта вылез? Так дурак и не научился, что самое главное - это низкий профиль.

-Я дам тебе номер телефона, позвонишь, и тебе всё объяснят.

-Номер телефона - это замечательно, но я полагаю, что и в лагере должны быть писаные законы, особенно для таких случаев.

-Получишь номер телефона. Открывай сумку.

-И не подумаю. Даже большевики в мою бытность в Союзе соблюдали какую-то законность, хотя бы требовали санкции прокурора на обыск.

Полковник упёрся в Илью тяжёлым, удушающим взглядом.

-Привык, солдафон, всю жизнь приказывать другим и привык к безоговорочному повиновению его приказам, - раздражённо подумал Гершензон, сжал челюсти и кулаки, начав чувствовать всё сильнее и сильнее закипающую внутри злость, тем более, что где-то сбоку, периферическим зрением он видел уставившуюся на него Чичилину.

-Отказываешься открывать сумку?

-Покажите мне закон.

-Старшина, посмотри, - отвёл взгляд подполковник.

Толстяк Шимон раскрыл сумку как-то нехотя, халатно порылся в её содержимом и отошёл.

-Я хочу телефон, - приблизился Илья к подполковнику. Офицер оглядел его с ног до головы и бросил ротному: «Дай ему». Когда лейтенант передавал Илье бумажку, он вдруг увидел вблизи его лицо – смущённо-обескураженное и совершенно мальчишеское; было-то ему не больше 22, но выглядел он моложе. Вязаная ермолка на его голове смешно сбилась, чуть не упала. Он вовремя перехватил её и поправил заколку, держащую ермолку на волосах,

В этот момент один из сержантов нашёл среди вещей двух типов из второго взвода два новых свитера, штаны и что-то ещё.

-Вот видишь, - искренне обрадовавшись этому, обернулся к Илье подполковник, - Что в русской армии не воруют?

-Во всём мире воруют, - Илья взял сумку и пошёл в сторону Иосифа, которого вместе со Штейнгольцем и не обыскивали, и никуда не вызывали, точнее, они сделали вид, что с ними всё в порядке, хотя содержимое их сумок так и осталось неизвестным командованию. «Самое главное – это хорошо спрятаться, сделав низкий профиль своим постоянным состоянием», - почему-то с раздражением подумал Илья.

-А телефон! – радостно крикнул ему вдогонку подполковник, хотя прекрасно видел, что ротный уже дал Илье бумажку с номером.

-Спасибо, - обернулся Илья назад и махнул рукой.

-На пойманных завести уголовные дела, - громко приказал подполковник старшине Лугаси, чтобы услышал Илья.

Около трёх часов дня рядовые ставшие обученными, покидали учебный лагерь.

-Бляди, фашисты, ёбанные в рот, - надрывно рычал Кац на весь автобус, глядя в окно на стоящих в дверях военторга бывших командиров, которым предстояли ещё долгие армейские будни, - У, рыжая собака, блядюга, курва, сионисты проклятые.

-Прорвало ублюдка, - прошептал стоматолог Барух, - Никого и никогда мне так не хотелось убить как его.

-Заткнись, иначе мы выбросим тебя из автобуса, - проговорили вместе Иосиф и Вениамин-маленький. Кац затих, вытянул ноги, закрыл глаза, злобно насупился.

Дождь опять усилился. Илья смотрел на кучку офицеров и сержантов. Они остались одни на весь лагерь – почему-то никого не прислали на замену или на подмогу. Поэтому сегодня они все выйдут на караул. Илья вспомнил спор из-за обыска. Он вспомнил, как вгляделся в их лица и не только увидел, но и осознал какие же они все молодые, почти дети, в том числе и командир роты. Когда Илья был в форме, то почему-то они не казались ему такими молодыми. Чичилина сняла свою кепку, распустила пышные, оказавшиеся очень красивыми волосы, подкрасилась и показалась ему девушкой, на которую можно обратить внимание.

Подъехали к воротам. Автобус остановился на несколько мгновений, и они навсегда оставили свой учебный лагерь.

-Не дай Б-г война с такой армией, - буркнул одну из своих дежурных, хорошо заученных фраз «румын» Дани.

-Тяжело с идиотами, - не открывая глаза, пробурчал Иосиф.

Внезапно для себя Илья испытал смешанное чувство радости освобождения и неожиданной какой-то почти печали: может быть, потому что прошёл ещё один месяц жизни и кто знает, сколько их осталось. Почувствовал он и лёгкую зависть к этим детям, за выносимые ими испытания, которых Илье пережить не пришлось.

-Всё-таки в израильской армии больше положительного, чем отрицательного, - после длительного молчания, когда они въехали в Иерусалим, проговорил Иосиф, - Я согласен: старшины - хамы. Длинный Щенок – наглец, бессердечный тип, которого близко нельзя допускать к командованию людьми, но к нам всё же не относились как к дерьму. Во всяком случае, спрашивали: «Где хотите быть? Что не понравилось?» В советской - это вообще невозможно. Длинный да, но в самой идеальной системе возможны гнусные типы. Обыск, конечно же, отвратителен. Армия поощряет диктаторские наклонности, подавление человека. Необходим какой-то механизм против этого? Какой только? Как отграничить неизбежное и необходимое насилие для выращивания солдата (не исключено, что в определённых условиях это может спасти ему жизнь) от ненужного издевательства, лишь унижающего человеческое достоинство? Как и везде: где она Грань? Человек в армии проявляется и с лучшей, и с худшей сторон. Вопрос лишь в том – какая нужна и какая поощряется

-Свитера всё-таки украли, - как бы вслух подумал Илья.

-Как и обычно в конфликте правы и неправы обе стороны. Неизбежны личные моменты. Командование подозревает в каждом лентяя и разгильдяя, пытающегося улизнуть от приказов или выполнить их спустя рукава. Солдаты видят в командирах – зверей, пытающих их, издевающихся над ним, загружающих всяческими глупостями. А ты, кстати, знаешь, что единственного сына в боевые части не берут? – неожиданно спросил Иосиф.

-Вместо этих сопляков должны были дать нам сержантов нашего возраста, мало, что ли резервистов в Цахале. Это были бы совершенно другие отношения, - заметил Эфраим.

-Ну, вот и кончился наш миг в Цахале, - сказал Илья, когда автобус остановился напротив Центрального Автовокзала Иерусалима.

-Ничего подобного. Во-первых, ничего не кончилось – служба лишь начинается, это было лишь введение. А во-вторых, мы не имеем почти никакого отношения к Цахалу, так сбоку припёку, не пришей рукав, - задумчиво произнёс Иосиф, помолчал и продолжил, - Достаточно нелёгкие будни этих детей в форме дают возможность существовать этому крохотному, странному государству…

-А может просто чудо или Воля Неба? – вставил Илья.

Иосиф замолк на несколько мгновений. Покачал головой: «Чудо чудом, но если солдат не будут гонять до седьмого пота чудо не состоится, - он опять затих, а затем спросил, - Тебе не грустно, хоть немножко. Небольшой, а всё-таки кусок жизни. Такова действительность…

-Кто её знает, какова она, протянул Илья ему руку.

Они попрощались и разошлись в разные стороны по своим автобусам, унося в себе воспоминания об этих нескольких днях, как и всё остальное уже начавших неумолимое погружение в бездну прошлого, с каждым мгновением всё с большим трудом поддающегося усилиям памяти.

возврат к началу.