|
Миг Цахала
импрессионистские зарисовки
-23-
Предупреждение: в силу крайней необходимости используется ненормативная лексика!
"Весь мир - это узкий мост и главное ничего не бояться".
Слова рабби Нахман из Браслава, хасида жившего
в 18 веке.
Музыка была написана во время войны
Судного дня. -
Роту построили на плацу перед флагштоками с израильским и лагерными флагами.
Несколько часов под жарящим солнцем Лугаси муштровал всё больше и больше запаривающихся рядовых уже почти обученных: "Равняйся! Смирно! На караул! Вольно!" И по новой.
Ровно в 16-00 три роты резервистов были выстроены перед трибунами, на которых сидели гости: родственники некоторых солдат приехали на это торжественное событие и пришли жители соседнего еврейского поселения Бат Эль.
Раввин лагеря прочитал отрывок из Торы (Пятикнижия), где говорилось о месте "Бат арба" и продолжил: "В этот волнующий момент вы получаете нашу главную духовную силу - Танах (Библию) и оружие, потому что человек должен верить, но он не может полагаться лишь на чудо". Закончил свою речь раввин упоминанием о приближающемся празднике Пуриме: "Символично его приближение и мы должны быть готовы к чуду, которое сокрыло своё лицо ещё в те, уже далёкие от нас времена".
Очень симпатичная солдатка в юбочке выше колен зажгла два факела и прочла отрывок из "Декларации Независимости" и положение об образовании Армии Обороны Израиля - Цахала.
В перерывах звучали песни, в том числе и хасидские.
Командир роты и его заместитель были в фирменных пилотках: первый в фиолетовой – полк Голани, а второй - в красной и со значком десантника.
Перед взводами поставили столы, на них положили "Танахи" («Ветхий Завет» - по-русски) и оружие. Приказ: "Смирно!" Прозвучала "Хатиква" – гимн Израиля - и началась раздача: каждый получал из рук командира взвода ружьё, старшина вручал “Танах” и прошедший присягу становился на место.
Солнце пекло нещадно. Все обливались потом. Маленькому “иранскому соловью” стало дурно, и фельдшер приводил его в чувство, положив на куртку за строем.
Илья стоял рядом с Гюнтером, и в который уж раз думал о предопределении: путь отца и путь сына. Мог ли отец увидеть в самом страшном сне времён своей молодости, что через полвека его сын на земле Израиля станет солдатом еврейской армии, присягнёт на верность еврейскому государству… Да ещё намерен сделать с собой такое…
Вечером командир взвода собрал солдат всё в той же “герметизированной казарме". Темой собрания была разница между присягой и договором.
Каждый говорил, что хотел. Иосиф заметил: «Может быть, не стоило столько времени тратить на строевую подготовку?» Взводный с ним не согласился.
"Грузин" Эфраим заявил: "Слушая “Хатикву”, я почувствовал, что эта страна моя".
-То-то ты всё время на "гимелах" (так называют освобождения по состоянию здоровья), - пробурчал Ариэль.
После окончания беседы Илья спросил у Марка Йофе - взводного "англо"-израильского Павки Корчагина: "Как ты себя чувствуешь в армии?"
-В армии мне не трудно, но я не чувствую опасности: просто работаю, и что уж совсем нехорошо - не чувствую, что на самом деле, приношу пользу стране.
-Гюнтер, какая разница между Германией и Израилем? - дёрнуло все-таки любопытство Илью за язык.
-Не следует отвечать на такой вопрос. Если будешь вспоминать, то вспоминаешь лишь всё, что было хорошо и забываешь всё, что было плохо, а ведь это не так.
-Здорово, лучше не скажешь, - радостно улыбнулся Илья Гюнтеру.
-Все наши претензии к сержантам, - заявил Вениамин-большой,- В том, что они плохо с нами разговаривают. Но демократических армий нет, все армии ставят целью сломать человека и сделать из него нового...
-Советского что ли? - вернул Ариэль.
-Солдатского. О человеке вообще речь не идёт, - сказал учитель Давид.
Как будто бы услышавший эти слова, понявший их и поощрённый ими Щенок всё больше и больше борзел: в его голосе постоянно звучали воющие, исступлённо-истеричные нотки, он заводился с пол-оборота, мгновенно выбрасывая дежурную фразу: "Вы забывайте, где вы находитесь. Это - армия".
-А мы думали, что это - младшая группа детсада, - бурчал Илья.
Щенок засек одного из "иранцев" - лысого врача Хавушу возле ворот лагеря и во время построения перед казармой вызвал его и отчитывал как нашкодившего мальчишку-хулигана: "Ты - наглец, Хавуша. Ты болтаешься по Бат Элю (посёлок возле лагеря). Ты за это ответишь".
Подошла Чичилина. Верхняя губа Щенка обычно задрана – полуулыбка полу-оскал. Ощерившись ещё сильнее - уже не спутаешь с улыбкой - он провизжал, развернувшись к Чичилине: "Господин Хавуша болтается по Бат Элю, как по Дизенгоф".
-Хорошо, господин Хавуша, - подстроилась в тон Длинному Чичилина, - Вся рота купит тебе в тюрьму бананы.
Затем Щенок вызвал "на ковёр" "грузина" Эфраима. Некоторое время тому назад он где-то подловил его: или у него упало ружье, или он оставил его утром, бегая в туалет. Цуцик не уменьшил ремень оружия Эфраима лишь потому, что взвод был на карауле, но потребовал, чтобы он это сделал сам на следующий день. "Почему ты не укоротил?" - завыл Щенок.
-Вы переходите все грани! - завизжал сержант, - Молчать! Я вам не товарищ.
-Тамбовский волк тебе товарищ, - буркнул Вениамин-маленький.
Маразм крепчал и танки наши быстры.
советское народное творчество времён расцвета
Застоя.
Реакцией на переживаемые события зацвело нецензурное созидание русскоговорящей части взвода, начавшееся с воспоминаний садистских частушек.
-Дети в подвале играли в больницу,
Зверски замучен сантехник Синицын, - шепнул Илья доперестроечное двустишие Иосифу.
-Вот здорово, - почти нарушая дисциплину в строю, захихикал Иосиф.
-Дети в подвале играли в роддом,
Зверский аборт перенёс управдом, - продолжил серию Ариэль.
-Ну, ещё, ещё, - смаковал каждое слово Иосиф. - Хорошо-то как, Господи! Как хорошо и актуально.
-А вот и совсем наше, допустим:
Дети-сержанты играли в Цахал
Умер от страха оле-генерал, (оле – новый репатриант) - взвизгнул от восторга, что придумал такое, Ариэль.
-Нет, лучше: зверски замучен оле-генерал, - ввернул Илья.
-А ещё лучше: лопнул от страха оле-генерал, - сказал бывший майор-танкист Вадим.
-Я лучше знаю, - включился Эфраим:
"Мы не хиппи, мы не панки,
Мы - подружки лесбиянки".
-Это совсем из другой оперы, - поправил его Илья.
-Это - самая правильная опера, - не согласился Эфраим.
Затем при первой возможности Иосиф просил рассказать ему ещё что-нибудь душещипательное: "Ха-ха-ха. Кто дальше?"
-Мёртвое море - красный гуляш,
Миг-27 приземлился на пляж, - чуть изменил Илья исходный текст.
Иосиф повизгивал как маленький щенок, которого впервые выпустили во двор: "Ну, прямо-таки про нас написано. Как за душу-то хватает! Э-хе-хе".
-Леди-сержантша гранату нашла,
"Что мне с ней делать?" - спросила она.
"Дёрни колечко", - ей Веня сказал.
Долго по полю беретик скакал, - ворошил былое, изменяя его в соответствии с текущим моментом, Венимаин-маленький.
Долго-долго смеялись понимающие, даже не предпринимая попыток перевести с завистью смотрящим на них нерусскоговорящим.
-Иногда я всё же думаю, что, несмотря ни на что, хорошо быть русскопонимающим, - смеялся Иосиф, заметно сникший за последние дни.
-«Я русский бы выучил только за то!, - усмехнулся Илья.
-Вот именно. В этом что-то есть. Особенно понимаешь это, попадая в такие положения как у нас. Ну, и что дальше, - никак не мог угомониться Иосиф, в прошлой жизни не познавший этот пласт народного творчества.
-Старый солдат умолял чуть пос…пать.
Рыжий сержат разорался: “Ты - блядь”, - блеснул рифмой учитель Давид.
|