Встречи.
Главная страница

Миг Цахала. Первая страница

-18-

Предупреждение: в силу крайней необходимости используется ненормативная лексика!

Гершензон решил отнестись к своим обязанностям охранителя “шабата ” со всей серьёзностью. Во всяком случае, когда пришло время, попытался зажечь духовку и конфорки под тремя толстыми железными плитами, называемыми на идиш "блох". Да не тут-то было: горелки зажигаться не хотели. Он потратил почти коробок спичек, но без помощи фельдшера и одного из сержантов горячего на ужин не было бы.

Его дальнейшие потуги действовать в соответствии с висящим над плитой плакатом: “Чти субботу” никакой поддержки со стороны командного состава не встретили, можно сказать наоборот.

-Тебя это очень волнует? Разве среди нас остались религиозные? - охладил пыл Ильи фельдшер. Таким образом, запреты шабата оказались похерены и всё делали, как было удобно и позволяло оборудование.

Всё-таки перед ужином в палатке офицерской столовой (было настолько мало людей, что не имело никакого смысла занимать две палатки: столовую для офицерско-сержантского состава и для рядовых) Эли сказал благословение на вино и хлеб и застучали ложки, вилки, ножи - одним еврейским словом "сакумы".

Быстро поев, Илья и Дани вышли подежурить на время ужина вместо уругвайца Филиппа и аргентинца Йоханана. Последний - невысокий, чуть картавящий, в очках не успел сесть за стол как, сходу поссорился с одним из "иранцев", обратившись к нему: "Эй, ты, перс, передай-ка мне вот это". “И не подумаю, аргентинец”, - не понравилось тому такое обращение, и лишь вмешательство сержанта приостановило дальнейшее нежелательное развитие событий.

Гюнтера и Лери сменить никто не согласился, и они доедали уже холодные остатки в начале 9-го вечера.

Пошёл дождь. Свободные от караула залезли в палатку. Через многочисленные дырки в крыше и стенах палатки, к тому же плохо прикреплённых, свободно влетали свежие струи воздуха вместе с каплями дождя.

В мозглых потёмках отдыхающие молча вялились на своих кроватях. Тишину нарушал лишь Муча: он пел что-то африканское, наверно национальное, а Илья думал: "Устроили в лагере тьму египетскую. Неужели у нас, на самом деле, были общие предки, которые несколько тысяч лет тому назад ходили по этой земле? Неужели был в Харане некто Аврам, который услышал голос, приказавший ему обрезаться, взять имя Авраам и вместе со всей "мишпухой" (семьёй – иврит-идиш ) покинуть дом отца его и почему-то поселиться между этими холмами? Неужели Иосиф и его братья жили в Египте? Неужто потомки Якова устроили египтянам казни египетские и ведомые Моше (Моисеем) слиняли в пустыню? Неужто они 40 лет ели там манну небесную? Неужто ведомые Йехошуа бин Нуном (Иисусом Навином) завоевали эту землю? И сейчас мы возвращаемся..." С этими мыслями он задремал и был разбужен собирающимся на караул Кацом.

Ветер опять умер. Дождь перестал. Бодрила приятная свежесть омытой земли. Над холмами на западе светлели полоски-каймы - отзвук умирающих, последних лучей канувшего в Лету дня. Неожиданно где-то в густой мгле толи на склоне холма, толи на дороге на кого-то яростно залаяла собака, приближаясь, всё ближе и ближе к шлагбауму.

Высокий в очках «румын» Дани уже несколько раз "обещал" дать арабам землю на 3 метра ниже и при первой возможности ругал Цахал: "Не евреи такие сильные, а арабы такие слабые". Сейчас он патрулировал по улице вместе с высоким, усатым аргентинцем Роберто. Они подошли к шлагбауму. Услышав лай, Дани изменился в лице, побледнел, засуетился и побежал на кухню к командирам. Освещённые горящими огоньками газовых горелок, они попивали кофеёк. Фельдшер Эли спокойно объяснил Дани, что поблизости бедуины пасут стада овец, лают пастушечьи собаки и если не пытаться украсть овцу, то беспокоиться не о чем. Дани принёс это объяснение оставшимся возле въезда в лагерь, но пока продолжался лай старался возле шлагбаума не задерживаться.

По договорённости время караула делили поровну: первый час одна пара сидела возле шлагбаума, а другая патрулировала по улице, второй - наоборот.

Дежурство завершилось небольшой перебранкой с "эфиопом" Мучей - он не торопился менять. Илья тормошил его. Муча ругался, огрызался: "Меня тоже сменили позже, и теперь я имею право сделать то же самое". "Я-то тебя не менял", - заводился Гершензон - уж очень хотелось спать, - Ты должен сменить меня вовремя". "Ты поступаешь так потому что вы - белые, а мы - чёрные," - выдал Муча. "Ну, и сволочь ты", - выругался Илья по-русски, не найдя сразу подходящих слов по-еврейски: "Я спать хочу. Плевать мне на цвет кожи меняющего, хоть серо-буро-малиновый, лишь бы он сменил меня вовремя".

-Потому что мы - чёрные, - продолжал стоять на своём, как будто бы потомок племени Дана.

Днём во время отдыха, когда Муча грелся на солнышке, развалившись на лавочке возле турника, Илья решил поговорить с ним ещё раз: "Муча, неужели ты думаешь, что белого я бы не будил?"

Мало того, что Илья с трудом понимал иврит Мучи, говорившего с тяжелейшим амхарским акцентом, так ещё и дикция его оставляла желать много лучшего: "Есть люди - это Филиппо и Йоханан - они нас не сменили во время...»

Илья не сомневался, что Муча говорит правду: он считал Филиппо наглым и пронырливым типом, напарник его Йоханан тоже производил на Илью малоприятное впечатление.

-Есть и такие, которые вместо дежурства возятся на кухне...

-Это "персы", - понял Илья.

-А на нас бросаются, как собаки. Ты нет, а остальные - маньяки.

Илья не мог предположить, что Муча знает такое слово: "В Израиле выучил, приобщение к культуре на лицо".

В это время подошёл Кац и Муча обратился к нему: "Почему ты побежал жаловаться командиру, когда я сказал в шутку, что останусь охранять вещи?"

-Потому и сказал, - сердито оборвал его Кац, скрылся в палатке и оттуда выкрикнул по-русски: "Бабушка". На самом деле в профиле Мучи было что-то старушечье, хотя и выглядел он не старше 30 и во всём взводе никто не мог сравниться с ним в беге.

-Ну, вот видишь, - даже с некоторым удовлетворением закивал головой Муча.

-Всё равно, есть разные люди и зачем сразу же обвинять в расизме?

-Есть, - согласился Муча, - Мы приехали из разных стран и должны быть в порядке, но есть маньяки, как Кац, чего он пожаловался, как маленький ребёнок...

-Муча, - перебил его Илья, - А ты разбудил бы лишь белого, а вместо чёрного продолжал бы нести караул?

Муча оторопел, привстал, тряхнул головой, скороговоркой выпалил нечто, Илья не понял ни слова, вскочил и стремительно скрылся в недрах палатки. Гершензон побрёл на кухню, подумал о жаре, пробурчал: “Экая золотая рота, один под стать другому” и вспомнил слова Цвейга: «На струне национализма можно играть самой неискусной рукой».

За столом напротив духового шкафа сидел и ел водитель. Он весело поприветствовал Илью и предложил кофе.

-Сколько времени ты в Цахале? - пригубил Илья горький напиток.

-Полгода.

-Тяжело?

-Привыкаем, особенно, если есть желание, - всё так же весело ответил он.

-Ну, что ответит Израиль Садаму? - потянулся Илья за куском пирога.

-Обязательно, - ни секунды не задумываясь, кивнул молодой человек, - Ещё как. Дали бы нам, мы бы его ракеты не то, что американцы, раздолбали бы мигом. Ничего, мы ещё ответим.

-Жарко тут. Каково здесь ребятам летом, если зимой такая жара.

-Ничего, привыкаем. Ясное дело - пустыня. Ну, а нам того и надо: воевать-то приходится не на северном полюсе. С потом всё проходит. Мы - армия. Учимся. Не всегда удачно. Недавно один офицер бросил гранату, хотел убежать, но не успел, и осколками ему поранило руку. Полечат и из Цахала попрут. Такие не нужны.

Парень доел, потянулся: "Ну, ладно, я пойду ещё посплю" и исчез где-то среди палаточных лабиринтов.

-После "Бат арба" мы заслужили этот дом отдыха, - подумал Илья, подкармливая проснувшегося и проголодавшегося кухонного кота.

Так как отцы-командиры изволили почивать всласть (страдающий бессонницей встал лишь около 10 часов утра, а любитель объятий Морфея - где-то ближе к 12), то свободные от караула позавтракали сами. Хотя Гершензон несколько раз напоминал, что дежурившие Гюнтер и Лери, не говоря уже о сержантах, тоже хотят есть, им так и не оставили сделанный Дани омлет.

-Ну, и сброд, - раздражённо пробормотал Илья, входя в палатку и неожиданно осознав, что вся их шайка-лейка не вызывает у него ни малейшего доверия и положиться можно лишь на американца Лери и…”Неужели на Мюллера?” - с какой-то тревогой подумал он, увидев как тот вошёл в палатку.

-Где был твой отец во время войны? - спросил Илья Гюнтера, когда они остались одни.

-На Восточном фронте. Под Сталинградом он потерял глаз и попал в русский плен.

-Он рассказывал тебе о том времени?

-Нет.

возврат к началу.