-17-
Предупреждение: в силу крайней необходимости используется ненормативная лексика!
"Вставайте, граф, вас ждут великие дела".
как будто бы такими словами слуга Сен-Симона будил своего господина-социалиста-утописта.
Щенок получает огромное удовольствие забегать поутру в казарму и высматривать лежащие на кроватях ружья. Заметив "бесхозное" оружие, он как коршун на цыплёнка бросается на него, плотоядно выкрикивает: "Чьё?" и, если не получает ответа (хозяин на мгновение куда-то отлучился), хватает его и утаскивает в штаб. Затем сержант возвращается, подходит к кровати провинившегося - тот обычно уже суетливо крутится возле - и, придав лицу, телодвижениям, голосу предельное безразличие, какое он только способен напустить на себя, спрашивает: "Где твоё ружье? ... Ага!!!” Рёв, угрозы, проклятья выплёскиваются, сотрясающей ближайшие окрестности лавиной и ещё один боец носит винтовку на неудобном укороченном ремне.
Утренние пробежки взвода Щенка намного длиннее и труднее, чем у всех остальных известных рот резервистов. При этом он бурчит по-еврейски соответствующее суворовскому: "Тяжело в ученье - легко в бою".
Обычное "благословение" перед каждой едой - лишь после него можно приступить к ней - произносит один из сержантов, чаще всего Шимон: "Есть то-то, то-то и то-то (например, хлеб, помидоры, салаты, хумус, суп и т.д.). Есть добавки, которые имеют право брать и разносить только дежурные. Начинаем в 11-55. В 12-30 всё должно быть чистое... там говорят вместе со мной, - не только не переходя на крик, но, даже не повышая ничуть тона, произносит он, - Это за счёт вашего же времени. Так вот, в 12-30 всё должно быть чистое и сложенное на столах. Вопросы есть? Нет. Яфе".
Дежурные разносили добавки чрезвычайно редко, если дежурил 2-й взвод, то никогда. Лишь только сержанты усаживались за свой стол за углом (может быть, чтобы хоть несколько минут не видеть солдат) как все кто хотел, мог пойти и взять всё оставшееся. Вкусный “дефицит" мгновенно разбирался и сжирался самыми проворными, руководствующимися золотым правилом: "кто не успел, тот опоздал".
После завтрака, нежась на вешнем ласкающем солнышке в ожидании построения, Вениамин-большой, Иосиф и американец из второго взвода разговорились по-английски. "Это страна для ненормальных", - закурил американец, - Собственно говоря, так меня все и воспринимают. Вся семья ждёт со дня на день моего возвращения".
-Ну, и что? - спросил Иосиф.
-Не знаю. Что-то держит меня здесь, несмотря ни на что.
-Видимо все мы испытываем схожие чувства: иногда мне хочется целовать эту землю, а иной раз - бежать отсюда без оглядки и забыть всё как страшный сон, - проговорил Вениамин-большой.
Все утренние и вечерние поверки и большинство других построений взвода проходят на пространстве между казармой и забором автобазы. По утрам сержанты проверяют чистоту оружия, а офицеры стоят в сторонке. Командир первого взвода обычно приваливается к стенке барака и с отсутствующим видом наблюдает за происходящим на площадке.
Пятничным утром незнакомый сержант выкрикнул фамилии 12 солдат, назначенных охранять что-то в конце недели. Гершензон оказался в их числе.
Пока выбранные для “особого задания” собирали вещи, по казарме метался один из "русских" - Зеев: "У, бляди, волки, чтоб вы все сдохли - мне так нужно домой, и не пустили вонючие суки".
Ненужные вещи сложили в солдатские вещмешки и отнесли на склад, необходимые - положили в сумки, перетащили на площадку с флагами Израиля и лагеря и вернулись за ящиками с посудой.
В группе оказалось три "эфиопа". Один из них маленького роста, но на вид самый пожилой (точный возраст неизвестен ни у кого) из-за какой-то болезни не может носить тяжести. Его оставляли сторожить уже принесённое имущество на площадке. Кроме него, ещё два его внешне более молодых соплеменника: высокий, длинный, на физкультурных занятиях бегающий как ветер, но во всем остальном страшный сачок - Муча, и третий - среднего роста и больше ничем не выделяющийся - Ави.
Притащив свои вещи, Муча отказался идти за оставшимися ящиками, заявив: "Я тоже буду отдыхать".
Разозлились все, а Кац буквально взорвался и с рёвом подбежал к своему сопернику.
-Сачок не выносит, когда кто-то другой пытается увильнуть от работы, от которой сам сачок открутиться не может, - весело подумал Илья.
Муча не стерпел нападения стоматолога, тоже вспылил и даже схватился за оружие - магазины, Слава Б-гу, не вставлены ни у кого. Но тут же успокоился и пошёл со всеми.
Возле склада Кац с ходу пожаловался на поведение Мучи Щенку. Сержант отозвал провинившегося в сторону. От его рёва задрожали стёкла в соседнем еврейском поселении и ближайших арабских деревнях.
На тёплой куртке Гершензона не было погончиков и потому было невозможно прикрепить метки, определяющие его в виде "молодого бойца", принадлежащего душой и телом такому-то взводу. И надо же было ему попасться в такой "неуставной" форме на глаза Лугаси. Старшина роты завёлся мгновенно, загрохотал почище Щенка. Илья попытался что-то сказать в своё оправдание, но был немедленно остановлен звонким: "Молчать, солдат. Ещё раз увижу без значков - пеняй на себя. Ты узнаешь - на что я способен".
Иудейская пустыня.
"И был вечер, и было утро: день один"
"Берешит" (Бытие).
Ещё раз проехали через Раммалу. Получили возможность при свете дня вглядеться в шикарные многоэтажные вилы там и тут возвышающиеся на улицах или отдельно стоящие, женщин в платках и длинных платьях до пят, мужчин, в основном усатых, иной раз в кофиях (тряпка на голове), многочисленные стайки детей. Несколько израильских солдат стоят возле джипов. И полным-полно всяческой грязи.
Пропетляв по узеньким улочкам, автобус вырвался на простор шоссе, затем свернул на просёлочную дорогу, перешедшую в простую, иной раз плохо заметную, колею и вскоре прибыл на место назначения.
Невысокие, волнистые гряды каменистых холмов, поросших зелёненькой травкой расступились длинной ложбиной. На её дне несколько рядов больших, выгоревших на солнце палаток образовывали улицу длиной метров в 400. В полукилометре перед одиноким проспектом в пустыне перегораживал дорогу шлагбаум возле небольшой покосившейся будки.
Даже в таком месте не обошлось без военторга - "Шекема". Правда, занимал он здесь лишь металлическую будку напротив палатки кухни, и продавались в нём сладости, орешки, вода, зубная паста и прочая всячина, чуть скрашивающая тяжёлые солдатские будни в Иудейской пустыне.
Одну из палаток возле турника отдали солдатам. Сержанты, естественно, поселились отдельно. Фельдшер занял палатку медпункта. Шофёр грузовой машины тоже имел отдельное жилище.
Солдаты срочной службы покидали лагерь на пятницу-субботу и потому привезли резервистов охранять его.
Команда подобралась довольно разношёрстная: уже упомянутые "эфиопы", американец Лери, настоящий немец Гюнтер, два "иранца", один "румын", уругваец, чьи родители в начале века уехали из Турции, два аргентинца и два выходца из страны, когда-то победившего Октября.
Солнце пригревало намного сильнее, чем в "Бат Арбе": видимо давала себя знать пустыня невдалеке от Мёртвого моря. Да ещё ветерок неожиданно прекратился. Стекая со своих древков, обездвижено обвисли израильский и лагерный флаги, и палатки придавил тяжёлый оцепеневший воздух близкий к самой низкой точке суши земного шара.
Один из приехавших старшин построил резервистов на площадке перед флагштоками: "Всё зависит от вас. Если будете вести себя как положено, то у нас с вами не будет никаких проблем. Ваша задача охранять лагерь. С 6 вечера до 6 утра по двое. Одна пара - возле шлагбаума при въезде в лагерь, вторая - непрерывно патрулирует по лагерю. С 6 утра до 6 вечера дежурят лишь двое: один возле шлагбаума, а второй на посту по склону холма над лагерем. Теперь слушайте очень и очень внимательно и запоминайте. Вот что происходит. Чтобы не нарваться на неприятности, зарубите себе на носу правила применения оружия. Даже во время караула вам запрещено вставлять магазины в оружие; они должны быть при вас, но не вставленные. Если кто-то появится, то вы должны закричать: "Стой!" Если не остановится и продолжит приближаться, то вы должны вставить магазин и привести оружие в боевое состояние. Если и тогда не остановится, то стреляйте в воздух. Если и это не подействует, то имеете право стрелять в ноги. Если же увидите, что приближается человек с оружием…
-Это ночью-то, в темноте, - буркнул Кац и я впервые с ним согласился.
…или он вас атакует, то имеете право убить сразу же. Понятно? Яфе (замечательно). Но имейте в виду: уже много ребят получили сроки за нарушения правил стрельбы. Кроме того, мы в пустыне и здесь водятся скорпионы. Не садитесь на камни. Несколько дней назад один парень сел на камень и его укусил скорпион. Вопросы есть? Вопросов нет. Йёфи".
Большая, прямоугольная, старая палатка была установлена прямо на ссохшейся, потрескавшейся земле. Две металлические опоры поддерживали гребень крыши, между ними чуть не до земли провисал провод с перегоревшими лампочками; их заменили на исправные, выкрутив в соседней палатке.
Затащили в палатку 12 раскладушек и начали устраиваться. Высокий, в очках "румын" Дани как всегда ворчал: "Так я и буду его слушать: магазин вставлю сразу же. Увижу ночью араба - убью. Они всё время говорят о своей земле, вот и получат её. Их земля на 3 метра ниже нашей".
Кац вызвался дежурить с Гершензоном и опять они попали в самую отвратительную смену - вторую, всё те же часы: 8-10 вечера и 2-4 ночи.
Невысокий шустрый старшина-повар "персидского” происхождения почему-то выбрал Илью ответственным за соблюдение шабата. Походя, завершая свои приготовления перед отдыхом, он объяснял Гершензону тонкости: какие газовые конфорки и духовку шкафа зажечь, когда и что подавать, где ставить чёлн (блюдо на субботу) и воду, как кормить огромного ленивого, пушистого кота, проводящего большую часть времени под горячей плитой.
Фельдшер - резервист лет 30 очень приятной внешности по имени Эли - без пояса, расхристанный походил по лагерю в мягких тапочках на босу ногу, затем забрёл на кухню и, попивая чаёк, бросил: "Кота-то мы и съедим - он столько времени торчал на кошерной кухне, значит, и сам кошерным стал”.
-Если приготовите без молока, я не возражают, - усмехнулся кашевар.
Отдав последние распоряжения и традиционно по-армейски спросив: "До сих пор ясно? Яфе", повар уехал в отпуск на последнем автобусе.
На кухне и на мойке возле неё остались грязные баки, горы посуды и не вывезенные несколько дней пищевые остатки и мусор.
-Экое свинство, экий балаган, - ругался Кац, проходя мимо и глядя, как Гюнтер, Илья и Лери стаскивают всю грязную посуду на мойку и начинают её мыть.
-Ну, ты служба, иди сюда, - крикнул ему Илья, но тщетно, со словами: “А если завтра война?” - Кац слинял восвояси, то бишь - исчез в палатке.
Вскоре выяснилось, что телефон не работает. Оставив лагерь без электричества, генератор неожиданно замолк. Фельдшер и сержанты несколько часов провозились с ним. Поддаваясь усилиям начальства, генератор несколько раз запускался, но, прогудев краткое время, как бы играясь - кто кого, вновь замолкал. Упорствующие молодые люди вновь сгруживались над вызывающе заглохшим механизмом, дёргали за различные проводки, что-то крутили пока, наконец, в непроницаемой темноте пустыни генератор не вырубился окончательно. Все дальнейшие попытки реанимации оказались тщетными, его оставили в покое и лагерь погрузился в кромешный мрак.
Как всегда Кац отлынивал от любой работы: либо валялся на койке, либо болтался по лагерю, распевал песню "Дорогая моя столица", перемежая куплеты нерифмованными тирадами: "Распиздяи и распиздяйство кругом. Хорошо хоть ещё один “русский” есть, а то не с кем было бы и словом перемолвиться. Я - домашний московский ребёнок. Мне каждую ночь московское метро снится".
-Твои филиппики здесь неуместны, - бросил Илья раздражённо.
-Что? Что?
-Через плечо. Снится метро, ну, и езжай по Кольцевой, следующая остановка твоя - Комсомольская.
-Туго вам, сионистам, да ничего, здесь и не таких обламывали.
-Какой же ты всё-таки припизднутый мудак…