|
Миг Цахала
импрессионистские зарисовки
-13-
Предупреждение: в силу крайней необходимости используется ненормативная лексика!
Ночной дозор.
Только сон приблизит нас
К увольнению в запас.
Из советского солдатского фольклора.
Вот и наступила первая караульная служба взвода по лагерю. Взвод разбили на 3 части. Иосиф и Илья попали не только в одну вторую смену - самая плохая - с 8 вечера до 10, затем - с 2 часов ночи до 4 - но и в одну пару.
В 6 часов вечера, когда зимние сумерки стёрли последние отблески света, заменив все краски чёрной, дежурный взвод был выстроен на спортивной площадке напротив флагштока с израильским знаменем.
После приказа "смирно" взводный опустил флаг, сообщил пароль и ушёл. Шимон раздал заступающим на караул парам тёплые штаны - ночь обещала быть холодной, - заявил: "Получившие несут за них полную ответственность со всеми вытекающими отсюда последствиями," и первая смена вышла на караул.
Быстро пролетели 2 часа. Снова построение на том же месте. Опять распоряжения офицера, вкладывание магазинов с боевыми патронами в ружья и Гершензон с Иосифом пошли на свой пост возле одних из ворот лагеря.
Будку на вышке называемой Йерихо начальство обозначило "герметизированной комнатой", то бишь в случае химической атаки несущие возле неё караул были обязаны там спрятаться. Ну, и кого же интересовало, что щели возле двери и трёх окон были видны издалека даже невооружённым глазом в сумраке ночи, а вместо одного из окон просто зияла дыра.
Сначала наверху сидел Иосиф. Он чуть пошебуршился, а затем удобно пристроился, облокотившись о край окна-отверстия: "Мы служим с теми, кто приехал сюда ещё до этой волны Алии (приезд в Израиль), то есть вроде бы исходя из каких-то иных побуждений, кроме спасения из-под обломков рушащегося большевизма. Но когда я пытаюсь говорить с ними о сионизме, то меня не воспринимают. Немцы едут в Германию, греки - в Грецию и только евреи готовы улизнуть куда угодно, лишь бы не в еврейское государство. Какие отвратительные сцены происходят сейчас в Германии. Я уже не говорю о всё ещё живущих там нацистах, но и новая поросль всходит ничуть не лучше. Евреи - испорченный народ", - услышал Илья печальный вздох сверху.
-Мне тоже иногда кажется, что евреи - самый большой дрек на этом свете. Но я только не знаю, как вели бы себя другие нации и народности на нашем месте. У меня нет ответа. Действительно ли процент дерьма среди евреев больше или на них было самое большое давление, или мы просто сгущаем краски, а по сути дела все одинаковое дерьмо? Человек - человеку волк - это ведь не еврейская народная мудрость. У меня нет точных данных. Может быть, это просто предвзятое мнение, тема-то ведь волнует? Может быть, просто это своё и потому сильнее всего болит? Ты знаешь, до того как я не почитал кое-что о Катастрофе я тоже всё время думал: "Почему евреи шли на убой, как стадо овец?" Но сейчас я понимаю: удивительно не то, что сопротивлявшихся было так мало, а то, что они вообще были. На самом деле в созданных великим немецким народом условиях для евреев, сопротивляющихся евреев было на удивление много. Многие ли были бы способны на восстание в Треблинке? Тот же самый вопрос: "Как бы вели себя другие на еврейском месте сейчас?"
-Ни греки, ни немцы не едут в воюющее государство, да к тому же известное своей бюрократией, социализмом и давлением религии, - согласился Иосиф.
-Эта война для Израиля особенная. Мне кажется, что именно Война в заливе сделала из Израиль средневекового несчастного жида. Наш “лучший друг” Америка вынудила Израиль играть традиционную роль безответной жертвы. Нас бью, а мы не имеет права отвечать. Неважно почему.
-Похоже, что сионистская мечта быть, как все не состоялась, - в раздумье, как бы размышляя вслух, проговорил Иосиф, - Израиль - необычное государство и, ты прав, хотим мы этого или нет, но эта война опять сделала нас всех одним, неким "международным евреем" - объектом для погромов. И не только средневековым евреем, но ещё больше европейским евреем 40-х годов. Зато американцы играют роль городового...
-Японского городового, - ввернул Илья, - Подарили миллиарды Сирии и Египту только за их героическое согласие посидеть в нескольких сотнях километров от линии фронта. Сковывают руки Израилю. Ну, какие, к чёрту, новости под этим коптящим небо солнцем.
Внезапно со стороны арабского поселения налетел порывисто-пронизывающий, леденящий ветер, зловеще покуролесил, прогремев прокатившейся пустой консервной банкой, подул, подул и, устав или почему-то передумав, так же неожиданно стих, отчего настолько потеплело, что стоящему внизу даже не потребовались тёплые штаны.
-Удивительно, - заговорил Иосиф после молчания, - Могли ли мы представить себе в Харькове, что через несколько лет вот так будем нести караул на одном из холмов Иудеи?
Пока пришли их сменщики, и они возвратились на площадку, чтобы дежурный офицер проверил, не остались ли патроны в оружие, прошло минут 40, и они вернулись в казарму лишь около 11 часов вечера.
Следовало повесить на верёвку натянутую между стойками, поддерживающими кровать второго яруса, знак, сигнализирующий дежурному по казарме, к какой смене принадлежит спящий, то есть когда его будить: вторая смена, например, обозначалась ботинком висящим слева. Затем можно было скинуть верхнюю одежду, нырнуть в кровать и из-за всех сил постараться погостить в объятиях Морфея остающиеся считанные мгновения до следующего выхода на караул в 2 часа ночи.
Мягко говоря, весьма тяжело было плестись всё к той же площадке и ждать под опять поднявшимся, резким, студёно сырым ветром пока появится офицер, отдаст распоряжения, прикажет вложить магазины и т.д. и т.п.
И два часа до 4 утра тянулись как пытка убийственно медленно и страшно противно. Говорить не хотелось совсем, казалось, и переговорили уже обо всём, а если и остались какие-то темы, то не для этого времени суток. Сидевший на вышке с трудом боролся с почти непреодолимым желанием опереться на окно и покемарить, а нижний монотонно равномерно вышагивал, всматриваясь в непонятно что сулящую темноту.
Вдоль проволочного забора, разрываемого солидной брешью напротив вышки, со стороны лагеря тянулась цепочка фонарей, вырывающая из мрака полосу света. По ту сторону ограждения, начиналась зона абсолютной черноты, лишь в нескольких километрах разряжаемая огоньками арабского селения под холмом, на вершине которого весело мигали красноватые точки израильской военной базы. Благодаря столь хорошему освещению проходящий вдоль забора патруль был виден как на ладони. Зато приближающегося врага до самых последних метров скрывала бы густая мгла.
-По нам возможна стрельба как в тире, - лениво заметил Иосиф, сладко зевая.
-Спасибо, израильские военные мудрецы постарались, чтобы легче было их, то бишь нас, пристрелить. Чего арабы-то этим так мало пользуются? Гуманисты что ли или лень просто, или настолько уверены в своей победе? - бросил Илья снизу.
-Тода раба (Большое спасибо, иврит) отцам-командирам, стараются. Зря, что ли они погоны носят и зряплату получают. Когда похороним очередные жертвы разгильдяйства и головотяпства с взломом, наш ответ Арафату будет могуч. И откуда только в еврейском государстве столько распиздяйства? - чуть оживился Иосиф.
-На душу населения я думаю даже больше, чем у большевиков, - промолвил Илья, и они затихли до конца смены.
Вновь лагерный плац, где сейчас уж особенно неприятно было ждать возвращения караула из самого дальнего поста - внешнего бункера, расположенного за территорией лагеря.
Совсем считанные минуты оставались жадно покемарить до общего подъёма в 5-30 утра, так как в 6-00 прошло построение дежурного взвода.
Утром Вениамин-большой выскочил потрусить одеяло, оставив винтовку на койке (во время занятий физкультурой все ружья взвода спакойненько полёживают на одной из пустых кроватей). Когда через несколько мгновений он вернулся, оружия и след простыл.
-Щенок, блядь, стащил, - в сердцах бросил Вениамин.
Засим в казарму залетел лёгкий на помине сержант, подбежал к обезоруженному и сходу бросил: "Где твоё ружье?"
-Не знаю.
-Что? - пронзительно взвизгнул Цуцик.
-У тебя.
-Откуда ты знаешь? - тихо и спокойно спросил сержант.
-У тебя на лице написано.
-7 лет тюрьмы. Придумай себе наказание до вечера.
После завтрака началась непрерывная спешка и путаница в командах:
-Вынести пояса и каски на улицу.
-Занести пояса и каски в казарму.
-4 идут мыть "герметизированную" казарму,- приказала Леди Чичилина.
-Не надо, - перехватывает их по дороге старшина взвода.
Щенок поймал двоих, оставивших ружья на кроватях - они осмелились безоружными сгонять в туалет. После обильной порции захлёбывающейся брани их ружейные ремни стали почти петлями на шее.
-Кого ты представляешь вместо мишеней? - спросил Иосиф у Ильи во время очередных стрельб, в тот раз с целью настройки прицела.
-Честно? Я об этом не думал.
-А я сирийцев. Это - наш самый безжалостный и опасный враг. Асад - самый умный диктатор на Ближнем Востоке. Он сто лет болен тяжелейшей болезнью, сколько раз его уже хоронили, ан нет, жив курилка. Он ведь и скрипит только потому, что есть у него “одной лишь думы власть, одна, но пламенная страсть”: прогарцевать на белом арабском скакуне по Тель-Авиву и Иерусалиму. Разумеется, при этом кругом будут горы обезображенных еврейских трупов, головы и половые органы которых свалят отдельно.
-Палыстын для Асада - южная часть Сирии. Он ведь считает себя потомком Селевкидов (греческие правители после завоеваний Александра Македонского, последние века нашей эры). Проблема создания палестинского государства тогда отпадёт сама собой , - усмехнулся Илья.
-Уж в этом можешь не сомневаться. Никакая ООН и не пикнет, сожрут и облизнуться. Все права палестинского народа будут удовлетворены по высшему ближневосточному разряду, недовольных не будет за ненадобностью - в свой последний миг вспомнят они “ужасы” израильских застенок.
-Что и говорить, хорошую часть света подобрал нам Всевышний, - сказал Илья, - Кстати, ты знаешь, что Арафат даже обиделся на Асада за обзывание Палестины южной оконечностью Сирии. Арафат заявил, что Сирия – это северная окраина Палестины.
-Нам бы их заботы, - бросил Иосиф.
|